o 0a115616b968c99b

Петя. «Надо же до Масленицы успеть повенчаться. Ты, конечно, дружкой будешь,

отказываться даже, и не думай».

Элияху устроился рядом и строго ответил: «Буду, конечно, вот только в церковь...»

-Да знаю я все, - Петя потрепал его по плечу.

-Даже ногой не ступишь, не бойся. А весной уже и домой поедешь, ну да, - он блеснул

белыми зубами, - я вас до Польши провожу, раз мы теперь перемирие с ними заключаем, так

меня туда наверняка пошлют, я по-польски, - как по-русски говорю. Ну, где там Марья? – он

обернулся.

Дверь стукнула, и девочка, втащив в горницу холщовый мешок, сказала: «Все окунула, и

горшки, и мисы, и ножи, и ложки».

Она скинула бархатную, на соболях шубку, и велела: «Петя, ты домой иди, я пироги в печь

поставлю – и за тобой. Илья меня проводит, не бойся».

-Только не опаздывай, - старший брат поднялся, - как батюшка из Кремля вернется, мы сразу

в монастырь Новодевичий поедем.

Юноши пожали друг другу руки, и Элияху, отдернув пестрядинную занавеску, что

отгораживала угол у печи, спросил: «А что это вы в монастырь собрались?»

Марья, засучив рукава, месила тесто. Девочка сморщила изящный носик и вздохнула:

-Батюшка им икону дарит, большую, в окладе червонного золота, Марфы и Марии, ну, ту, что

они со Степой написали. И вклад дает, за свое исцеление». Она взглянула в пустой красный

угол и добавила: «А та икона, что тут была, ну, с бабушкой моей, - она теперь у батюшки

всегда, он и не расстается с ней».

-Твоя бабушка очень красивая, - вздохнул Элияху. «Ну, да ведь вы с ней увидитесь скоро,

раз туда, - он махнул рукой на запад, - поедете».

Марья помолчала, и, достав из мисы рыбу, стала мелко рубить ее ножом – не поднимая глаз

от доски.

-А ты в Кракове останешься? – наконец, спросила девочка.

-Это еще зачем? – Элияху усмехнулся. «Побуду, дома и соберусь в Амстердам, как и хотел.

Там у нас родственник есть, Иосиф Мендес де Кардозо, муж маминой племянницы, он очень

хороший врач, я у него учиться буду. А потом, - он откинул голову назад, - в Падую, в

университет. Давай, - он скинул кафтан, - я тебе помогу, а то еще на Воздвиженку тебя

отвести надо.

Марья подвинула ему луковицы и вдруг, покраснев, спросила: «А можно я к тебе буду

приходить? Ну, с больными помогать? Я крови не боюсь, и руки у меня – ловкие».

-Конечно - согласился Элияху, глядя на то, как она укладывает начинку на тесто. «Приходи, -

он посмотрел на толстые, каштаново-рыжие косы, и вдруг подумал: «А я ведь ее больше

никогда не увижу, наверное. Хотя нет, Федор Петрович говорил, что они в Венецию

собираются, а Падуя там рядом. Да все равно, - он подавил вздох, - даже и думать об этом

не смей, нельзя, нельзя».

-Ты что это? – подозрительно спросила Марья, поднимая ухватом противень с пирогами,

устраивая его на треноге в печи.

-Так, - юноша натянул полушубок, - я с этой войной все праздники наши пропустил, вот,

вспомнил их.

Они вышли на прибранный двор, и Марья, поправив соболью шапочку, глядя на купола

церкви Всех Святых, вдруг, тихо сказала: «Если бы не батюшка с матушкой, я бы никогда в

этот монастырь не поехала. Ненавижу все это».

-Что? – спросил Элияху, когда они миновали стену Китай-Города и вышли на Варварку.

Вокруг было шумно, кричали разносчики сбитня и пирогов, пахло печным дымом,

распиленным, свежим деревом, и Элияху подумал: «И вправду, как Федор Петрович говорил

– к весне и город отстроят».

-Это, - Марья повела рукой в сторону кремлевских соборов. В низком, сером, уже зимнем

небе метались, голосили галки. «Я же – она дернула губами, - с двух лет по всем этим

монастырям и церквям бродила, с матушкой. Снаружи там одно, а внутри..., - девочка

тяжело вздохнула и вдруг сказала постным, смиренным голосом: «Благотворящий

милостыню дает взаймы Господу». Кинут тебе медную монету, а сами бегут, руки у богачей

целуют. Ну, их! – она махнула рукой, и подняв темно-синие, большие глаза, спросила: «А у

вас нищие есть?»

-Дай мне руку, - сказал Элияху, - тут, на площади, толкотня такая, что не пробиться. Пряник

хочешь?

-Угу, - кивнула Марья, и, вгрызаясь крепкими зубами в коврижку, рассмеялась: «Знаю, что

нет. Мы же с мамой долго по Польше ходили, я видела, как вы живете. По-другому».

-Да, - тихо ответил Элияху, когда они уже миновали мост через Неглинную. «По-другому,

Марья. У нас – юноша помолчал, - община людям помогает. Сирот учат бесплатно, девушек,

у кого приданого нет, замуж выдают. И вообще, - он вздохнул, - написано, что даже если ты

сам – на подаяние живешь, все равно, обязан, делиться с теми, кому хуже».

Он внезапно ощутил, как девочка пожимает его ладонь, - сильно, уверенно. «Вот, - весело

сказал Элияху, остановившись перед крепкими, высокими, новыми воротами усадьбы

Вельяминовых, - ты и дома!»

Марья прожевала пряник и мрачно отозвалась: «Дома, да».

В Смоленском соборе Новодевичьего монастыря было людно, и Ксения, сдвинув пониже

креповую наметку, перебирая лестовку, подумала: «Говорили, что ранен был Федор

Петрович, и тяжело, а вон, смотри-ка, совсем оправился. И сыновья его как выросли,

красавцы, что один, что другой. Старший мальчик на сродственнице царя будущего

женится».