закурил, - свободней будет».
-На север, - Матвей, засунул руки в карманы простого, изящного, черного камзола. «Для
табака там холодно, придется что-то другое выращивать».
-Вырастим, - твердо ответил Дэниел и, прищурившись, рассмеялся: «А вот и Джон, со своим
вином. Ну, - мужчина потянулся, - там с утра что-то о жареной индейке говорили, дедушка,
пойдемте, попробуем».
Из окон были слышны звуки верджинела и голос попугая: «Куэрво! Куэрво!»
-Вот, - сказал Матвей, принимая от Рольфа бутылку хереса, - все в сборе, пора и за стол.
Женщины сидели, растянув между собой лоскутное одеяльце, делая аккуратные стежки.
Мария оглянулась на дверь опочивальни, - из гостиной была слышна нежная музыка, и
детский голос, что пел колыбельную, - и сердито сказала: «Ну, зачем ты мучаешь Джона,
Покахонтас? Он и так уже почти полгода по тебе вздыхает. Или ты креститься не хочешь?»
Индианка вздохнула, и, перекинув на грудь толстую, темную косу, ответила: «Хочу, Мария.
Сама же знаешь – если бы я тогда, с капитаном Смитом, - красивые губы скривились, -
обвенчалась, он бы меня не бросил. Наверное, - хмуро рассмеявшись, добавила
Покахонтас.
-Джон не такой, - Мария воткнула иголку в одеяльце и положила свою маленькую, белую
руку поверх смуглых пальцев девушки. «Он – как мой Дэниел, как его дядя, Питер, ну,
которого ты Арокуном называешь, - он никогда, никогда тебя не оставит, и всегда будет
любить».
-Любить, - хмыкнула Покахонтас, оглядывая опочивальню – с большой, под балдахином,
кроватью, застеленной белым, отделанным простым кружевом, покрывалом, с кедровыми
сундуками и шкапом, с маленькой колыбелью, что стояла рядом их креслами.
Мария вдруг покраснела и твердо сказала: «Да, любить. И ты его тоже».
-Я любила Смита, - Покахонтас принялась за шитье. «Очень любила, а теперь, - она
помолчала, - уже и не знаю, смогу ли жить еще с кем-то».
Мария рассмеялась. «Я тебе расскажу. Я в мужа своего только после свадьбы влюбилась.
До венчания – ну, - женщина потянулась и положила ладонь на большой, низкий живот, - мне
с ним интересно было, а потом, как там оказались, - Мария кивнула на кровать, - так сразу и
влюбилась. И у тебя так будет».
-Это потому что ты до мужа никого не знала, - мрачно отозвалась Покахонтас, оправив
скромное, темной шерсти платье.
-А меня, как Смит в Англию уехал, отец отсюда забрал и за вождя, своего союзника, замуж
выдал. Потом убили его, а потом, - она вздохнула, - когда стойбище разорили, отец в горы
ушел, далеко, не вернется больше. Меня сюда отправил и ушел.
-Да, - Мария чуть охнула, и поерзала на месте, - я помню, той весной как раз, что мы
приехали.
-Болит? – озабоченно спросила Покахонтас, откладывая одеяло. «Позвать Джоан?»
Миссис Бенджамин-Вулф всунула в опочивальню укрытую чепцом голову и облегченно
сказала: «Ну, заснул, наконец. Тео ему играла, играла, и задремал. Отец с ним отдохнуть
пошел. Как ты, девочка?»
Мария поморщилась и, подышав, ответила: «Кажется, началось».
-Господи, - перекрестилась Джоан, - сейчас Маргарет позову, пусть сундуки и ящики
открывает. Покахонтас, ты поможешь?
Девушка кивнула и услышала тихий голос Марии: «Я бы так хотела, чтобы ты у нас была
крестной, Покахонтас. Ты же моя подруга, самая лучшая».
-Посмотрим, - хмыкнула девушка, аккуратно поднимая Марию с кресла. «Ты роди сначала, а
потом – поговорим».
Мужчины медленно шли по дороге. Тео убежала далеко вперед, и Дэниел услышал ее
звонкий голос: «Чарли, Маргарет, давайте играть в прятки!».
-Да не переживай ты так, - Джон Рольф похлопал друга по плечу. «Это же у тебя не первый
ребенок, все будет хорошо».
-У Марии первый, - Дэниел наклонился и сорвал нежный, молодой табачный лист, размяв
его в длинных пальцах. «Но не последний, - мужчина внезапно улыбнулся, - это я тебе
обещаю».
Рольф помялся и сказал, глядя куда-то вдаль, на бесконечные ряды зеленеющих растений:
«Может, жена твоя потом поговорит с мисс Покахонтас, ну, когда ребенок родится. Не могу я
так, Дэниел, не могу, - Джон вздохнул, - она же и не смотрит на меня, ну да, - мужчина набил
трубку и закурил, - зачем я ей нужен?»
-Поговорит, конечно, - Дэниел посмотрел на опушку леса и сказал: «Пошли-ка, друг, вместо
того, чтобы грустить, - половим рыбу, пока дети играют».
-Эти дети, - рассмеялся Рольф, - уже женаты.
-А, - Дэниел тоже улыбнулся, - я-то их помню, как им четырнадцать и двенадцать было. Мы
вместе с Чарли строили дом для Вахунсонакока, ну, в старом его стойбище, что тем годом
разорили, а Маргарет нам еду готовила. Ну, а потом старик Уильямс приехал, и миссис
Джоан. Да и сколько они женаты, - Дэниел расхохотался, - вторую неделю.
-Чарли уже свой дом стал закладывать, - заметил Рольф, - и землю купил. Молодец, ничего
не скажешь. Впрочем, - он вскинул на плечо удочку, - нам с тобой, Дэниел, еще тридцати не
было, мы тоже – не старики.
Дэниел свистом подозвал большого, рыжего пса, что трусил за ними по дороге, и обернулся
к Рольфу: «Ну, раз ты не старик – то давай – наперегонки с нами, к ручью!»
Матвей взглянул на разворот книги и улыбнулся: «Моему дорогому другу, месье Матье, с
искренним уважением. Уильям Шекспир».