o 41e50fe5342ba7bb

— и у нее ничего не отобьется. А эти статуи такие, что и на площади, кажется,вот-вот развалятся — столько из них торчит лишних конечностей. И все вздутые и

вскрученные, как будто их сложили из воздушных шаров разного размера и облепили

камнем. Поглядев на здешнюю Ма- ргию-Терезию (в окружении разных аллегорий),чувствуешь, что наша Екатерина перед Александрийским театром — чудо

монументального вкуса. На гравюрах мы привыкли к таким размашистым жестам,как у Терезии и аллегорий; но когда они из чугуна, то я пугаюсь. Дворцы по

бульвартому кольцу тоже поважнее Зимнего: там на крпмие стоят черные латники,а тут скачут золоченые всадники, а то и колесницы, и тоже все в чем-то

развевающемся.

И вот среди этого царства бабушек разных эпох стоит собор святого Стефана,ради которого, собственно, я только и выполз из своего жилья. Мне его стало очень

жалко. Он высокий, старый, изможденный, и ему очень тесно. Почему большой — об

этом в незапамятном детстве, когда меня безуспешно учили немецкому языку, я

читал легенду, что его строитель ради этого продал душу дьяволу, но чем это

кончилось, я не помню. Почему худой — потому что это поздняя готика, когда все

башни похожи на рыбьи кости с торчащими позвонками, а под- пружныеребра по

бокам судорожно поджаты. Почему изможденный — то ли он в вечном ремонте, то

ли порода у него такая, но серые стены цвета вековой пыли у него в больших светлых

проплешинах, как на облезающей собаке. Почему тесно — потому что его вплотную

обступили, высотою ему по колено, добротные домики XIX века, такие уютные, что

ясно, никто никогда их не снесет, чтобы Стефана можно было хоть увидеть по-

человечески Видно, что за шестьсот лет он оттрудился вконец и хочет только в

могилу, а ему говорят: ты памятник архитектурный, тебе рано. Вы человек,бывавший в Европе, и на эти мои чувства могли бы сказать вразумляюще «это везде

так», и я бы утешился Но вас поблизости не было.

Это я единственный раз выбрался дальше моего обычного марлирута от жилья до

университета, и это было тяжело: я не мог ничего видеть, не стараясь в уме

пересказать это словами, и голова работала до перегрева, как будто из зрительной

пряжи сучила словесную нитку. Мне предлагали поводить меня по Вене, но я жалобно

отвечал: <Я слишком дискурсивный человек». На обратном же пути от Стефана