стоял дом серым кубом образца 1930 г., на квадратном фасаде цветные гнутые
нимфы образца 1910 г., а между ними надпись: здесь жил Бетховен, годы такие-то,
опусы такие-то. Ежедневный же мой путь до университета — 20 минут, из них 15 минут вдоль
266
IV
каменного барака в два этажа, где был .монастыре (на воротах — «MDCXCVI1»),
потом госпиталь (за воротами скульптура белого врача в зеленом садике), а теперь его передалбливают под новый корпус университета. Это по одной стороне улицы, а
по другой пиццерия, фризюрня, турбюро до Австралии и Туниса, киндер-бутик,
музыкальные инструменты с электрогитарами в витршне, ковры, городской суд,японский ресторан, книжный магазин (в витрине «Наш беби* и «Турецкая кухня»),церковь с луковичными куполами под названием «у белых испанцев», где отпевали Бетховена, автомобильные детали, еще ковры, Макдоналдс, антикварня с золотыми
канделябрами и бахаистский информцентр (это, насколько я знаю, такая
современная синтетическая религия, вроде эсперанто). Сократ в таких случаях
говорил: «Какмного на свете вещей, которые нам не нужны!», а у меня скорее
получается: «как много вещей, которым я не нужен». В конце же пути, напротив
университета, перед еще одной двухкостлявой готической церковью, зеленый сквер
имени Зигмунда Фрейда и среди него серый камень, буквы пси и альфа и надпись:
«Голос разума негромок».
Мы с Вами плохо ориентируемся на местности, мне здесь рассказали страш ную
историю о том, как это опасно. Когда Гитлер был безработным малярным учеником,
ежу повезло добыть рекомендательное письмо к главному художнику Венского театра (дом в квартал, весь вспученный крылатыми всадниками и трубящими
ангелами), но он заблудился в коридорах этой громады, попал не туда, его выставили,
и вместо работы по специальности ему пришлось делать мировую историю. Я всю жизнь сомневался, что такая вещь, как австрийская литература, су-
ществует в большей степени, чем саксонская или гессенская литература; но мне
объяснили: да, особенно теперь, после немецкой оккупации, это все равно как Польша
почувствовала себя инопородной России только после ста лет русской власти.
Говорят, даже обсуждали в правительстве, не снести ли совместный памятник
австрийским и немецким солдатам, павшим в I мировую войну, как недостаточно