o 41e50fe5342ba7bb

античном безрифменном авторе, что после этого я дал себе зарок больше с рифмами не

переводить.

Больше того, я задумался: если соблюдение стиха понуждает к отклонениям от

точности, то, может быть, имеет смысл иногда переводить так, как это сейчас делается

на Западе: верлибром, без рифмы и метра, но за счет этого — с максимальной заботой о

точности смысла и выдержанности стиля? Таких переводов — «правильный стих —

свободным стихом» — я сделал довольно много, пробуя то совсем свободные, то

сдержанные (в том или другом отношении) формы верлибра; попутно удалось сделать

некоторые интересные стиховедческие наблюдения, но сейчас речь не о них. Сперва я

сочинял такие переводы только для себя. Когда я стал осторожно показывать их

уважаемым мною специалистам (филологам и переводчикам), то последовательность

реакций бывала одна и та же: сперва — сильный шок, потом: «А ведь это интересно!»

Теперь некоторые из этих переводов напечатаны, а некоторые печатаются.

Оглядываясь, я вижу, что выбор материала для этих экспериментальных переводов

был не случаен. Сперва это были Лафонтен и разноязычные баснописцы XVII—XVIII вв. для большой антологии басен. Опыт показывает, что любой перевод европейской

басни традиционным русским стихом воспринимается как досадно ухудшенный

Крылов; а здесь важно было сохранять индивидуальность оригинала. Мой перевод

верлибрами (различной строгости) получился плох, но я боюсь, что традиционный

перевод получился бы еще хуже. Потом это был Пиндар. Здесь можно было опереться

на традицию перевода пиндарического стиха верлибром, сложившуюся в немецком

штурм-унд-дранге; кажется, это удалось. Потом это был «Ликид» Мильтона: всякий

филолог видит, что образцом мильтоновского похоронного «френоса» был Пиндар, и

мне показалось интересным примерить к подражанию форму образца. Потом —

«Священные сонеты» Донна: форма сонета особенно стеснительна для точности

365

перевода образов и интонаций, а мне казалось, что у Донна всего важнее именно они.

З А П И С И и в ы п и с к и

Потом — огромный «Неистовый Роланд» Ариосто: убаюкивающее благозвучие

оригинала мешало мне воспринимать запутанный сюжет, убаюкивающее

неблагозвучие старых отрывочных переводов мешало еще больше, и я решил, что

гибкий и разнообразный верлибр (без рифмы и метра, но строка в строку и строфа в

строфу), щедрый на ритмические курсивы, может оживить восприятие содержания.

Потом — Еврипид. Инн. Анненский навязал когда-то русскому Еврипиду чуждую

автору декадентскую расслабленность; чтобы преодолеть ее, я перевел одну его драму

сжатым 5-стопным ямбом с мужскими окончаниями, начал вторую, но почувствовал, что в этом размере у меня уже застывают словесные клише; чтобы отделаться от них, я

сделал второй перевод заново — упорядоченным верлибром. Результат мне не

понравился, 5-стопная «Электра» была потом напечатана, а верлибрический «Орест»

остался у меня в столе. О некоторых мимоходных авторах (дороже всего мне У. Б.

Йейтс и Георг Гейм, которого я перевел почти полностью, — может быть, кто

заинтересуется?) говорить сейчас не стоит.

За этим экспериментом последовал другой, более рискованный. Я подумал: если

имеют право на существование сокращенные переводы и пересказы романов и

повестей (а я уверен, что это так и что популярные пересказы «Дон Кихота» и «Гар-

гантюа» больше дали русской культуре, чем образцово точные переводы), то,может

быть, возможны и сокращенные переводы лирических стихотворений? В каждом

стихотворении есть места наибольшей художественной действенности, есть

второстепенные и есть соединительная ткань; при этом, вероятно, ощущение этой

иерархии у читателей разных эпох бывает разное. Что, если показать в переводе

порпрет подлинника глазами нашего времени, опустив или сохранив то, что нам

кажется маловажным, — сделать, так сказать, художественный концентрат? Упраж-

нения античных поэтов, которые то разворачивали эпиграмму в элегию, то наобо- рют, были мне хорошо памятны. Я стал делать конспективные переводы верлибром —

некоторые напечатаны в этой книге, и читатель может судить о них сам.

Есть еще одна переводческая традиция, мало использованная (или очень скомп-

рометированная) в русской практике, — это перевод стихов даже не верлибром, а

честной прозой, как издавна принято у французов Я попрюбовал переводить прозой

поэму Силия Италика «Пуника» — и с удивлением увидел, что от этого римское барок-

ко ее стиля кажется еще эффектно-напряженнее, чем выглядело бы в обычном гекса-

метрическом переводе. Но до конца еще далеко; может быть, ничего и не получится.

КРИТИКА

Одна аз сказок дядюшки Римуса начи-