o 746a5c7ff3383046

Однако в 1862 году в наших краях большинство мировых посредников первого

призыва еще старалось быть верными духу закона и всеми силами защищать

интересы крестьян.

Вторая причина, особенно тормозившая, по мнению моего брата, исполнение

мировыми посредниками их обязанностей,-- необыкновенная алчность помещиков.

В тя время редко какого помещика нашей местности можно было назвать хорошим

сельским хозяином: почти никто из них не изучал серьезно хозяйства, и вели они

его так же, как их деды и прадеды, по старым образцам. Даже запашку мало кто

увеличивал, а некоторые оставляли без обработке значительные пространства

земли, и у каждого зря пропадали порядочной величины земельные полоски,

зараставшие негодною травой или превращавшиеся в болота. При этом необходимо

заметить, что земля в нашей местности в то время ценилась крайне дешево, и

большие поместья продавались по баснословно дешевым ценам. Однако, несмотря

на то что помещики не придавали никакой цены небольшим клочкам своей земли и

то и дело оставляли их без обработки,-- когда случалось, что в такой полоске

нуждались крестьяне и просили помещика уступить им ее, он ни за что не

соглашался, как бы это гибельно ни отозвалось на будущем хозяйстве крестьян.

Мировые посредники первого призыва, по крайней мере большинство из них,

являлись в то время в деревнях и провинциальных городах "новыми людьми",

поражавшими не только помещиков, но и крестьян. Последние долго не доверяли

им, потому что большинство их было теми же дворянами, но скоро убедились, что

эти дворяне -- люди нового типа. Один знакомый крестьянин так характеризовал

мне их:

-- Взяток не берут, скулы не сворачивают, ни один даже матерно не поносит, а нас,

темных людей, наставляют, как быть должно.

Конечно, и между мировыми посредниками первого призыва были и

сквернословы, и драчуны, и настоящие баре, которые старались служить только

своему брату помещику, но таких было меньшинство, большинство же честно и

даже с превеликим увлечением исполняло свои обязанности. Крестьянам

нравилось в их "посредственниках", как они их называли, и то, что те ничего

общего не имеют с чиновниками даже в своей одежде: массивная бронзовая цепь с

бляхой, сверкавшая на солнце, как золотая, вселяла в народе несравненно более

доверия и уважения, чем кокарда на картузе чиновника.

Только что мы успели проводить одного посетителя, как на крыльцо поднялся

другой: сутуловатый старик, по одежде представлявший что-то среднее между

помещиком и крестьянином. Это был мелкопоместный Селезнев или, как его

называли -- "Селезень-вральман", рассказывавший на именинах помещиков о том, как он с царем селедку ел. Этот рассказ я слыхала еще в детстве, им развлекал он

слушателей и в освободительную эпоху. В данную минуту он пришел просить

брата разъяснить ему очень важный Для него вопрос. Он владел всего двумя

крепостными дворовыми и понял, что, когда пройдет двухлетний срок7, они оба

отойдут от него и получат право распоряжаться своею судьбою по своему

усмотрению.

-- Нас, что называется, ограбили среди белого дня! -- жаловался Селезнев.-- А вот

вы объясните мне, Андрей Николаевич, как же теперь будет насчет моих сынов? У

меня, как вам известно, четыре незаконных сына, прижитых мною от моей

крепостной. Я не настолько был глуп, чтобы поставить их на барскую ногу: с

малолетства исполняли они у меня крестьянскую работу. Но хотя они и были

крепостными, как и все остальные прочие, но ведь выходит вот что: они были со

дня своего рождения крепостными моей крови, значит -- вечными моими

крепостными, так сказать, самим богом назначенными мне в вечные крепостные.

Скажите-ка мне, как же теперь? Неужто царь их тоже отымет у меня? Неужто и

ублюдкам дана будет воля?

Брат объяснил ему, что если бы они в метрическом свидетельстве значились его

сыновьями, то они и теперь могли бы по его приказанию пахать и скородить8 у

него. Но так как они в метрике показаны рожденными от крепостной и числились,

как и остальные, его крепостными, то судьба их будет такая же, как и всех

крепостных дворовых в мелкопоместных имениях: по истечении двух лет он,

Селезневу может пользоваться их услугами лишь по взаимному с ними

соглашению, то есть не иначе, как за плату, если они захотят у него служить.

Это объяснение привело старика в негодование.

-- Значит,-- говорил он,-- царь хотел, чтобы я, столбовой дворянин, унизил свое

дворянское достоинство, женившись на хамке, на своей холопке? Разве царю и

такая воля дана, чтобы он распоряжался нашими родными детьми? Как же он

может заставлять их служить родителям: только за плату? Этого быть не может! Ни

царь, ни псарь не могут указкой быть, как поступать мне с моею плотью и кровью.

Брат просит Селезнева, если он ему не верит, обратиться с этим вопросом к кому-

нибудь другому, но тот чистосердечно признался, что двое мировых, у которых он

уже побывал по этому поводу, совершенно так же объяснили ему это дело.

-- А потому я и приехал к вам, как к моему мировому посреднику, заявить, что я

отказываюсь повиноваться и царю и вам, исполняющему его несправедливые