o 746a5c7ff3383046

перемоет, рубашонки им перечинит. Ежели б не она, так за болезнь-то Василисы

ихние девчонки вконец обовшивели бы. Как же Василисе Христом-богом не молить

мужа, чтобы он за себя взял Дуньку-хромоножку?

-- Перед смертным часом,-- заговорил Петрок строгим голосом,-- и бабий завет,

да еще насчет детушек родимых, муж должон свято хранить! Родима-то матушка

лучше знает, кто ейных ребят в обиду не даст.

-- Не мачехой, а маткой родной будет девчонкам!..-- подтвердил Антон.

-- Чудаки! Ей-ей, чудаки! Я ж не перестарок какой! Чаво ж мне за себя старуху-то

брать! -- запальчиво выкрикнул Пахом.

Антон и Петрок напомнили ему, что Дунька -- ровесница Василисы.

-- А мне-то што из того? Хоча моложе ей буде! Перво-наперво хромоножка она, а

с лица -- што картошка печеная! -- возражал Пахом запальчиво.

-- Чаво зря язык чешешь? Честную девку порочишь, да еще сироту безродную!

Такое тебе и болтать не пристало!-- сердито крикнул на него Петрок.-- Правду

сказывай: "Как мальчишке безбородому, Ксюшка-де мне приглянулась!"

-- Зенки-то Ксюшка не на одного тебя пялит! Пока в девках,-- может, до конца

себя соблюдет: больно батьки своего боится. А што там впереди буде,-- только богу

известно...

-- Так-то так!.. Усе ж...-- понуря голову, смущенно! бормотал Пахом.

-- Еще чаво? -- уже со злостью накинулся на него Петрок.-- Женка-то еще жива,

на погост не время нести, а уж думки-то про баловство пошли! Ты не срамотину

неси, а толком, при людях, последнее слово скажи.

Пахом с остервенением чесал затылок и долго молчал, наконец махнул рукой и

упавшим голосом промолвил:

-- Чаво мне Василису перед смертушкой обиждать? Греха на душу брать не хочу:

супротивства ейного николи не видел! Как она, жалеючи ребят, просила, чтоб я,

значит, взял за себя Дуньку, пущай так и буде. Пущай во сырой земле ейные

косточки спокой найдут.

Но тут раздался звон колокольчика,-- мой брат возвращался за мной. Я полезла на

полати проститься с Василисой и была поражена выражением ее исхудалого лица:

на провалившихся щеках пятнами играл яркий румянец, на тонких

растрескавшихся губах блуждала улыбка, глубоко запавшие глаза сияли счастьем.

Она весело и часто закивала мне головой и, по обыкновению бывших крепостных,

начала ловить мою руку для поцелуя. Когда ей это не удалось, она сказала тихим,

дрогнувшим голосом:

-- Благослови вас бог, барышнечка!..

Чтобы не возвращаться снова к описанию семьи этого крестьянина, я кстати

скажу, что после описанного события Василиса прожила лишь несколько дней.

Пахом сдержал слово, данное ей при других, и через шесть недель после похорон

первой жены женился на Дуньке-хромоножке.

Когда мы с братом возвращались домой и проезжали мимо небольшого лесочка,

до нас явственно донеслись стоны и отрывочные слова, видимо исходившие от

человека, который находился поблизости от дороги. Кучер остановил лошадей, и

мы с братом вышли из экипажа. Не успели мы сделать и нескольких шагов в

глубину леса, как увидали небольшую прогалинку, а посреди валялось что-то вроде

огромного плаща, который точно шевелился. Когда мы? подошли к предмету,

привлекавшему наше внимание, брат вдруг разразился неистовым хохотом.

Косматая голова с длинными волосами показалась из-под плаща. Брат от

душившего его хохота не мог говорить, а я ничего не понимала. Только нагнувшись,

я увидала, что это был священник в рясе, лежавший лицом к земле и не имевший

возможности встать на ноги: через оба рукава его рясы был продет длинный кол

или шест. Ясно было, что продеть этот шест самому священнику не было ни

нужды, ни возможности, и я приставала к брату с вопросом, что все это значит, но

он продолжал хохотать. Когда он наконец сдержал приступ душившего его смеха,

он громко позвал кучера. Пока тот привязывал вожжи к дереву и подходил к нам,

мой брат сказал священнику:

-- Преподобный отче, не можете ли объяснить моей сестренке, только, знаете, так,

чтобы не совсем ее переконфузить, каким образом вы попали в такое положение?

Священник, распростертый на земле с колом, продетым через широкие рукава его

рясы, мог только немного двигать головой. Он узнал брата и отвечал с

негодованием и злобою:

-- Ваша сестрица сконфузится не из-за меня, а за своего братца, когда она узнает,

что его с позором протурят с должности... Всем известно, что вы развратили наших

крестьян! Из-за вас они и вытворяют всякие безобразия!

В это время подошел кучер, и брат с его помощью начал поднимать священника,

приговаривая:

-- Вместо того чтобы поносить меня, вы бы объяснили сестре, за что вы, отче

святой, попали в немилость к крестьянам.

Но вот наконец попа поставили на ноги, осторожно придерживая его с двух

сторон. В эту минуту он имел вид распятого человека. Всклокоченная и

запачканная борода, растрепанные, лохматые и длинные волосы, испачканное

грязью лицо и глаза, сверкавшие злобой,-- все показывало, что он не только без

покорности и смирения выносит свое испытание, но готов растерзать каждого.

Кучер, долго сдерживавший свой смех, расхохотался во все горло; его хохоту

вторил и брат; наконец оба они начали вытягивать шест, стараясь делать это как