o 8b191ad8675a2039

Она вдруг села, - волосы упали льняной волной на маленькую грудь, - и гневно сказала:

«Коли найдешь сына своего в приемных детях где-то, а дочь – в монастыре, так расти,

конечно. Потому что нельзя мне сейчас рожать, а коли ждать, пока муж мой умрет – так это

еще, может, с десяток лет».

-Да не замужем ты за ним, - вдруг взорвался Степан, - тебе это и английские богословы

сказали, и шотландские! У него после тебя еще две жены было! Полюбовница ты ему, вот и

все!

Он потер щеку, - она хоть и маленькая была, - а с тяжелой рукой, и увидел, как упрямо

холодеют ее глаза. «А мне плевать, - сказала Анна, - на всех ваших богословов. Я ему

обещалась, и он мне – и узы эти только смерть разорвать может. Как не станет его, тогда я с

тобой к алтарю хоть в одной рубашке пойду».

Ворон молчал и она тяжело, горько улыбнулась. «Только вот не бывать этому, как мне

кажется. Ты как со мной жить собрался - невенчанным?».

Он кивнул.

Анна отвернулась и посмотрела куда-то в угол комнаты. В уголках глаз заблестели быстрые,

тихие слезы.

-Побаловался, и езжай себе в Англию, - скомандовала она. «К жене своей».

Он было открыл рот, но Анна резко махнула рукой: «Ты думаешь, я первый год на свете

живу, и женатого мужика от холостого не отличу? И жена у тебя, Стефан, хорошая - видно

же, и по одежде видно, следит она за тобой, любит тебя».

«Да уж так любит», - подумал Ворон, вспомнив опостылевшую, холодную, - ровно лед, -

супружескую постель.

-А что я горячая да сладкая, - серьезно сказала Анна, - так любая баба такой станет, коли ты

с ней ласков да заботлив.

Руки у тебя золотые, добрый ты, тут, - она похлопала рукой по кровати и зарделась, - сам

знаешь, какой – ввек бы тебя отсюда не выпустила, - так что возвращайся-ка ты домой, и

жену свою люби, как мужу хорошему и положено».

-А если я не хочу? – он приподнялся. «Если я с тобой хочу остаться, Анна? Не жалко тебе,

гнать меня?»

-У тебя ж и дети, небось, есть? – она, не отвечая, зорко глянула Степану в лицо, и

вздохнула: «Есть , конечно. Да как же ты можешь, что ж ты за отец тогда, коли оставить их

собираешься?

Вот тебе слово мое – в полюбовницах я у тебя ходить не стану, - она твердо сжала губы и

Ворону показалось, что лицо ее,- обычно мягкое, - выковано изо льда.

-А что ж мы с тобой тут делали тогда? – улыбнулся Степан. «Ты уже у меня в полюбовницах,

Анна, так какая тебе разница – будем и дальше вместе жить».

-Человек, - тихо сказала женщина, - он же – не святой. А я столько лет одна, Стефан, - мне

тоже ласки хочется, родить хочется от любимого. Однако же заповеди Господни я нарушать

более не буду. Отправляйся домой. А что люблю я тебя – так меня, - она усмехнулась, - один

такой бросил уже, не впервой мне.

-Не хочу я тебя бросать, не собираюсь, - сжав зубы, проговорил Ворон. «Я дом хочу, Анна,

тепла хочу, я столько лет по свету брожу – возвращаться же мне надо куда-то? А тут, у тебя,

- он попытался обнять ее, но женщина вывернулась, - слаще всего на свете".

-У тебя есть дом, - ответила Анна. «Езжай и чини его. Ты мне сеновал поправил? Поправил.

Он старый, его еще прадед мой строил, а теперь, как ты о нем позаботился – он еще столько

же простоит. Так же и с домом твоим – не рушь того, что годами делалось, Стефан».

Он внезапно вспомнил о бумагах, что лежали у него в кармане плаща и похолодев,

посмотрел на нее.

-Да поняла я уже, что ты не просто так сюда приехал, - медленно проговорила женщина.

-Не просто так, - согласился Ворон. «Однако получилось...»

-Получилась так, что давай – распорядилась женщина, - где расписаться надо – я

распишусь. «Пусть эта сучка на эшафот взойдет, я слез лить не буду».

Степан, было, хотел что-то сказать, но прикусил язык, и потянулся за свернутыми

документами. Они были перевязаны алой и белоснежной лентами .

Она быстро пробежала их глазами и ядовито сказала: «Конечно, куда мне, неграмотной

норвежке, сонеты на французском сочинять. Ладно, пусть все ее руки будет – мне не жалко.

Судите ее, и рубите ей голову».

Анна быстро, резко, расписалась - перо едва не прорвало листы, и кинула ему связку:

«Доволен?».

-Дура, - ответил он резко. «Побить бы тебя, да на женщину я никогда руки не подыму.

Думаешь, мне легко, Анна, от тебя уезжать? Сердце-то – оно и у меня есть, хоть и не похоже

на то, знаю».

Она внезапно, одним плавным, ласковым движением коснулась маленькой ладонью его

груди.

-Слышу, бьется, - прошептала Анна. «Ну, ничего, Стефан, оно у тебя сильное, справится. На

рассвете я тебя к фьорду провожу».

Он ничего не сказал, только умостил ее рядом и долго лежал просто так, вдыхая дымный

аромат мягких волос.

Лодка зашуршала по камням, и она, потянувшись, сунула ему что-то в руку. «На корабле

прочти», - попросила Анна. Степан кивнул, и увидел, как она стоит на берегу – маленькая,

стройная, в темном, грубой шерсти плаще. Она не махала ему вслед, - просто стояла, глядя

на блестящий, тихий простор воды.

Уже на палубе Ворон нащупал в кармане записку, и, развернув, прочел:

Так угасает песня строк,

Итог, являя вечный:

Того, кто так влюбиться смог,

Разлука не излечит.

И знают бедные сердца:

Любовь не ведает конца.