o 8b191ad8675a2039

сорвала».

Она открыла «Декамерон» и вдруг похолодела – внутри обложки было написано, знакомым

почерком:

Так целуй же меня, раз сто и двести,

Больше, тысячу раз и снова сотню,

Снова тысячу раз и сотню снова.

Марфа захлопнула книгу и убрала ее на место. «Господи, - прошептала она, - бедная моя.

Да хоть знает ли она?»

Женщина вышла из комнаты, и, наклонив голову, прислушалась. Внизу о чем-то спорили

мальчики. Из ее кабинета – за две двери от спален, - раздался легкий скрип. Марфа нажала

на ручку двери.

- Маша? Ты что тут делаешь? – раздался с порога голос Марфы.

Маша захлопнула ящик и выпрямилась, чувствуя, как горит у нее лицо.

-Ничего, - сказала она, комкая в руках платок. «Думала, здесь вышивание мое».

- В моем кабинете? – Марфа вскинула бронзовые, красиво очерченные брови. «Вряд ли».

Она посмотрела на стоящую перед ней женщину и заметила, что у нее заплаканы глаза.

- Маша, - сказала Марфа ласково. «Что не так? Степан же на днях приедет, и до родов твоих

дома будет, что ты расстраиваешься?»

Мария Воронцова отвернулась и прикусила предательски дрожащую губу. Все эти месяцы,

что получила она письмо из Италии, Маша не могла спать – ночью, уложив детей, она

рыдала, уткнувшись в подушку, не понимая, что ей делать дальше.

Она вспомнила вдруг, как прочтя сухие строки, пошатнулась, и положила руку на живот – она

ждала его, так ждала. Ждала с тех пор, как началась осень, каждый день, просыпаясь с

надеждой увидеть всадника на лондонской дороге. А все это время он был уже мертв.

И ей больше ничего не оставалось, кроме как написать Степану.

- Сядь, - сказала Марфа и налила им обоим вина. «Петька из Парижа ящик бордо прислал –

белое, легкое, как раз в тягости и пить его.

-Что у тебя – с ребенком что? Не двигается? Так это бывает – я, когда Федьку носила, тоже

как-то, раз толчков не чувствовала. Они ж не всегда ворочаются, бывает, что и спят. Ну,

хочешь, за миссис Стэнли пошлем?»

Маша покачала головой, погладив свой выпуклый живот, и вздохнула: «С дитем все хорошо,

толкается, как и положено ему»

- Ну и что ты тогда плачешь? – Марфа улыбнулась. «Понятно, что на сносях – дак мы все

рыдаем, голова у нас набекрень.

Я, помню, с Федькой опять же, весь гарем загоняла. Это мне не так, это не нравится, подайте

другое, уйдите вон, куда ушли – вернитесь! Даже на Селима орала, а он терпел», - Марфа

усмехнулась и вдруг увидела, как ползут по Машиным щекам крупные слезы. Невестка

уронила голову в руки и разрыдалась всерьез.

Марфа отставила бокал и обняла Машу. «Ну чего ты – боишься? Дак мы с тобой бабы

здоровые, каждая вон уже по паре родила, опростаемся – и не заметим, поверь мне. Хоть у

тебя с близнецами и тяжело вышло, дак в этот раз вряд ли так же будет. Тем более что

Степан приедет, Петька, - Марфа вздохнула, - не знаю, успеет ли. А срок у нас одинаковый,

может, и родим в один день».

Маша молчала, сцепив – до белизны, - пальцы. «Степан, да», - вдруг сказала она

незнакомым, - Марфа поежилась, - холодным, голосом. «На днях, говоришь, приезжает он?»

- Да ты сама ж мне письмо и показывала, - потормошила ее Марфа. «Маша, ты как себя

чувствуешь? У тебя голова не болит? Мушек нет перед глазами? Ты, если что, скажи мне –

если такое дело, то лежать тебе надо, а не бегать. Хочешь, я тебе настой сделаю, и за

миссис Стэнли отправить надо».

- Не надо, - Маша вдруг поднялась и подошла к окну, прижавшись к нему лбом. Лицо горело,

и она, глубоко вздохнув, повернулась к Марфе.

Бронзовые волосы невестки были заплетены в косы, она сидела, держа в ухоженной, с

розовыми, отполированными ногтями, руке, серебряный бокал, на пальце переливался

большой изумруд – подарок мужа, и даже ее домашнее, просторное, медного шелка платье,

было отделано дорогим кружевом.

Зеленые, в темных ресницах глаза Марфы смотрели на Машу – спокойно и уверенно.

- Травы я у тебя искала, - сказала Маша, и закрыла глаза, чтобы не видеть этого ясного

взора.

- Какие? – услышала она голос Марфы.

- Чтобы дитя скинуть, - стиснув руки, - до боли, - ответила ей невестка.

Марфа еще отпила из бокала и посмотрела на темную, изящную голову Маши.

- Грех это, - коротко сказала женщина.

- Ты ж сама говорила, что настои пила, и, что будешь опять, как дитя откормишь, - зло

сказала Маша.

- То дело другое, - Марфа положила руку на живот – ребенок вдруг стал толкаться, ровно

ему не нравилось, о чем шел разговор.

-Мне, дорогая моя, не с руки было детей каждый год рожать – я, как ты знаешь, без мужа все

это время жила.

А что буду я травы пить – дак Петька про то знает, и согласен – когда решим еще дитя

зачать, дак я и брошу.

-Ты думаешь, я не хотела от Степана рожать? – Маша расплакалась. «Я хотела, но

получилось…»

- Получилось так, что это не Степана ребенок, верно ведь? – тихо спросила Марфа. «Ну, так,

Маша, ты ж не девица невинная, - знаешь, что бывает, коли ты для мужчины ноги

раздвигаешь».

- А ты не раздвигала, у тебя двое от Духа Святого родились? – прошипела Маша.

- Я, Мария, уверена была, что мужа моего в живых нет. Так что ты меня в блядстве-то не

обвиняй, не получится, - вздохнула Марфа.

Маша молчала, не вытирая слез.