o 8b191ad8675a2039

Если вы решите уехать – я с удовольствием вам помогу. Но я не буду изменять своей жене,

ваша светлость – ни с вами, ни с кем-то еще».

Ее лицо вдруг изменилось – глаза уродливо сузились, слезы брызнули на щеки. «Зачем вы

тогда сюда приехали!» - прошипела она. «Зачем вы дразнили меня!»

-Я вас не дразнил, - Петя пожал плечами, все еще глядя в окно. «Я хорошо отношусь к вам,

ваша светлость, и если вы приняли мою искреннюю дружбу за что-то, - он помедлил,- другое,

- я сожалею об этом».

-Я вас ненавижу, - сквозь зубы сказала герцогиня, и, все еще стоя на коленях, потянулась за

рубашкой. «Уезжайте отсюда, и чтобы я вас никогда больше в жизни не видела».

Он так и стоял, глядя в темное, грязное окно, пока не услышал, что за ней захлопнулась

дверь.

Петя опустил старый, проржавевший запор, и, вздохнув, сев на кровать, сказал: «А как бы я

после этого Марфе в глаза смотрел?».

Он вытянулся навзничь, закинув руки за голову, глядя в облезлый потолок с пятнами от

дождевой воды на нем. Опять заболело где-то слева – в плече, отдавая в спину, закололо в

груди, и, он, поднявшись на локте, потянул к себе подушку. Только так, полусидя, он смог,

наконец, заснуть.

Матвей проснулся от сдавленных рыданий.

-Что такое? – он недоуменно открыл глаза и увидел, что Маша лежит ничком на постели.

Плечи, прикрытые поношенной льняной рубашкой, горестно тряслись. Она плакала, обнимая

подушку, не видя ничего вокруг себя.

Чуть усмехнувшись про себя, Матвей сел рядом и погладил ее по голове.

-Что с тобой, Машенька? – ласково спросил он. «Что, милая?».

-Он меня выгнал, - провыла Маша, и опять зашлась в рыданиях. «Сказал, что он женат!».

Матвей мысленно перекрестился и пообещал, - как доберется до Москвы, - поставить сто

свечей своему святому заступнику, евангелисту Матфею. «Слава Богу!», - искренне подумал

он, все еще гладя Машины волосы – нежно, осторожно.

Он наклонился и шепнул девушке: «А я за тебя беспокоился – хотел пожелать тебе доброй

ночи, а смотрю, тебя нет. Ну и решил подождать – мало ли что».

-Никто меня не любит,- Маша вытерла лицо рукавом рубашки и опять расплакалась. «Я

перед ним на коленях стояла, а он…»

-Ну, ну- Матвей положил ее голову себе на плечо. «Ну как можно тебя не любить – ты ведь

такая красивая».

-Правда? – недоверчиво спросила девушка.

Матвей посмотрел на покрытые красными пятнами щеки, на слипшиеся ресницы и ответил:

«Правда. А герр Питер этот – дурак. Потом он будет на коленях тебя умолять о любви, а ты

откажешь».

-Откажу,- мстительно, злобно согласилась Маша и тут же опять расплакалась: «Лучше бы он

меня ударил! Магнус хоть и бьет, но все же потом допускает до себя..., А этот!»

-Ну, я же говорю, - дурак, - смешливо сказал Матвей и аккуратно провел пальцами по мокрой

щеке. «Не спугни», - велел себе он. «Давай полежим», - он медленно вытянулся на постели

и пристроил девушку рядом. «Ты же устала, отдохни», - он коснулся губами ее шеи.

-А вам я нравлюсь? – вдруг, тихо, спросила Маша.

-Очень, - после долгого молчания ответил Матвей. «Но кто я такой, чтобы тебе нравиться,

милая? Ты герцогиня. И молодая совсем. А я старик уже, - он горько усмехнулся.

-Неправда! – горячо сказала Маша, поворачиваясь к нему. «Вы такой красивый, Матвей

Федорович! Лучше бы я за вас замуж вышла, а не за Магнуса! И вы мне всегда нравились, -

она зарделась, - и сейчас тоже».

Матвей приподнялся на локте и смешливо посмотрел на девушку: «Ну, если нравлюсь...».

Она сама поцеловала его – как Матвей и хотел.

Потом, слушая ее слабые стоны, ощущая под пальцами острые соски, он вдруг вспомнил,

как они пили со свояком в Оберпалене. Магнус, разливая водку, грубо сказал: «Подсунули

мне колоду, ни кожи, ни рожи, и в постели рыдает только».

Матвей тогда усмехнулся: «Ну, все же ей четырнадцать лет пока, вырастет еще».

«Выросла», - подумал он сейчас, ласково переворачивая Машу на живот. Она зашлась в

крике, подмяв под себя подушку. Кровать отчаянно скрипела и Матвей, оглянувшись, обещал

себе испробовать еще и кресло.

Маша вдруг нашла его руку и крепко прижалась к ней губами. «Как сестра ее», - улыбнулся

Матвей. «Вот же эти бабы Старицкие – ровно собаки, в крови это у них, что ли?».

-Вот этого твой муж точно не делает, - шепнул он, раздвигая ее ноги пошире, и еще успел

поразиться тому, какая она сладкая на вкус.

-Я люблю вас, - вдруг, рыдающе, сказала ему Маша. «Я так люблю вас!».

На рассвете Петя постучал в опочивальню герцогини и отступил на шаг – дверь открыл

Матвей. Он прислонился к трухлявому косяку, накинув на плечи рубашку, и, опустив глаза, с

улыбкой посмотрел на то, как пальцы Воронцова сомкнулись на рукояти шпаги.

-А я ведь без оружия, Петр Михайлович, - одними губами, по-русски, шепнул Матвей. «Как

тогда».

-Кто там, Матюша? – раздался из спальни томный голос герцогини – тоже по-русски.

-Герр Питер уезжает и зашел попрощаться, - рассмеявшись, ответил Матвей по-немецки.

-Ну, пожелай ему счастливого пути, и возвращайся ко мне, - велела Маша.

-Счастливого пути, герр Питер, - вежливо поклонился Матвей.

-Благодарю вас, - сцепив зубы, ответил Петя. «Передайте мое почтение ее светлости».