o c24ec28d571a6d65

тихо. И то, видно, полночь, а то и позже».

Дверь чуть скрипнула, и на пороге появился высокий, мощный мужчина с огарком свечи и

кузнечными клещами.

- Ваша милость, - тихо сказал Гриша, - давайте, раскую вас, и пойдем быстро, проснутся тут

все еще.

- С Ланки все в порядке? – спросил Тайбохтой, морщась, растирая затекшие запястья. «Где

они?».

- Дочка ваша с женой моей и Никиткой там, - Гриша опустился на колени и принялся снимать

кандалы, - в лесу нас ждут. Все хорошо у них.

- Погоди, - нахмурился Тайбохтой. «А что мой зять?»

Гриша поднял серые, хмурые глаза и коротко сказал: «Иным сейчас занимается».

- Понятно, - вождь чуть дернул щекой. «Помощь, может, ему какая нужна?».

- Да нет, - Гриша распрямился, - он в сем деле мастер, как я в своем, ваша милость.

- У меня имя есть, - усмехнулся Тайбохтой. «Раз уж мы с вами дальше пойдем, так устанете

меня «милостью» величать».

- А откуда вы знаете, что мы дальше собрались? – изумленно спросил Григорий Никитич.

- Ну, после такого вряд ли нам тут след оставаться, - ехидно ответил князь, и, потрепав его

по плечу, добавил: «Там у воинов ваших мой лук со стрелами, и нож – забрать надо,

понадобятся».

Волк тихо забрался на крышу воеводского дома, и, привязав веревку к печной трубе,

перегнувшись, посмотрел вниз. Ставни горницы были плотно закрыты. «Ну, это ничего

страшного, - пробормотал он и застыл, слушая голоса стрельцов в сенях.

«Да, этим мало сбитня-то налили, - подумал Волк, спускаясь по веревке вниз. Он поддел

отмычкой ставни - запор поддался легко, и ловко нырнул в темную горницу. Здесь было

жарко натоплено. Михайло закрыл ставни, наложив на них засов, и проверил дверь, что вела

из опочивальни в палаты – она была крепко замкнута.

Волк зажег свечу – наместник даже не пошевелился, и обернулся к большой, с пышными

подушками кровати. «Столбики, - улыбнулся Волк. «Ну как по заказу». Он достал из кармана

легкого, короткого, но теплого – на собольем меху, - армяка, все, что ему было надо, и,

прилепив огарок к полу, наклонился над Яковом Чулковым, вглядываясь в спокойное,

красивое лицо юноши. Тот что-то сонно пробормотал, и, было, начал поворачиваться на бок.

- А вот так, - сказал Волк, схватив железными, быстрыми пальцами наместника за

подбородок, и всунув ему в рот тряпку, - не следует делать, Яков Иванович». Юноша

попытался что-то закричать, но Волк, ударив его по лицу, пропихнул кляп дальше – почти в

горло, и примотал его веревкой – крепко. «Не задохнется», - подумал он, прижимая руки

Чулкова к кровати, привязывая их к столбикам. «И ноги тоже, - он оглянулся на

беспорядочно, панически бьющееся тело.

Когда все было готово, Волк полюбовался ужасом в прозрачных глазах наместника, и одним

движением разрезал на нем рубаху. «Да, - сказал Михайло, брезгливо глядя на юношу, -

коли б у меня такое, было, Яков Иванович, я б в монахи постригся – стыдно ж сие бабам

показывать, не разглядят еще. Ну, так и не покажете больше».

В опочивальне резко, остро запахло мочой. Волк, поморщившись, оттянул влажную, потную

кожу и быстро отсек все – под корень. Кровь хлестнула фонтаном, заливая белые льняные

простыни, Чулков выгнулся на кровати, но Волк жестко прижал его к подушкам.

- Так же и это, - сказал он, поднося кинжал к левому глазу наместника. «Ну, чтобы наверняка,

Яков Иванович».

Михайло сложил оба вырезанных глаза в мешочек, и, подтащив поближе богатое, бархатом

обитое кресло, стал ждать, пока Чулков умрет.

Когда – скоро – рука наместника стала холодной, ровно лед, - Михайло, вынув кляп, отрезал

ему язык. Засунув в рот то, что валялось окровавленной кучкой на кровати, распахнув

ставни, он вылез наружу.

-Сие зять ваш – Гриша показал на высокого, широкоплечего, - но гибкого и легкого мужчину,

-что, пригнув голову, шагнул из горницы отца Никифора на задний двор. «Волк, Михайло

Данилович»

Волк, чуть улыбнувшись, подал руку Тайбохтою, и сказал: «Здравствуйте, тесть. Ну, вот, и

встретились, наконец»

- Давайте, - прервал их отец Никифор, открывая калитку. «Заутреня уже скоро, еще

проснется кто-то, не ровен час».

- А пошли бы с нами, батюшка, - вдруг вздохнул Гриша. «Человек вы хороший, что вам здесь

оставаться».

- Тут тоже люди достойные есть, - мягко сказал отец Никифор. «Везде ж так – есть плохие

люди и есть хорошие. А вы идите дальше. Как деток крестить, я Григорию Никитичу

рассказал, сие просто, а уж потом доберетесь до церкви какой-нибудь.

- А хорошо мы с вами говорили, хоть и в остроге это было, - вдруг, улыбаясь, сказал

Тайбохтой. «Был у меня друг, отец Вассиан, в Чердыни, за Камнем Большим, - он тоже

умный был, как вы».

- Слышал я о нем, упокой Господи душу святого инока, - перекрестился отец Никифор. «Он

же первым стал Евангелие-то остякам проповедовать. Сие честь для меня, коли такого

человека-то вспомнили. Ну, все, прощаться пора.

Священник перекрестил мужчин и шепнул: «Бог в помощь».

В сиянии рассвета, вдалеке, стоял две женские фигуры – повыше, и пониже, с ребенком в

перевязи. «Так, - одобрительно сказал Тайбохтой, - чум сложили, все собрали, можно

двигаться. По дороге, - он обернулся к мужчинам, - оленей возьмем, и надо два чума еще.