o c24ec28d571a6d65

кость и велел: «Грызи, только осторожней».

- Я сам, - Никитка потянулся к отцовскому куску: «Дай мне!»

- Ну, дай ему, Василиса, - вздохнул Григорий Никитич, - а то он сейчас нытьем своим всех

изведет. Пусть уже правда, сам есть начинает, большой парень уже, скоро два годика.

Федосья вытащила из печи томленую рыбу и, сев за стол, сказала: «Все же хорошо, что я

Евангелие у батюшки Никифора взяла, вы оба читать уже умеете, писать – тако же, детей

научите. Поняла, Василиса?».

Та улыбнулась и потрепала Никитку по русой, кудрявой голове: «Научим, конечно».

- Местные приходили, - Гриша потянулся за рыбой, - спрашивали, когда уже ковать начну.

Железо есть у них, с юга его за меха привозят, а кузниц – нет.

- Ну, Григорий Никитич, - заметил, потягиваясь, Волк, - у тебя отбоя от людей-то не будет,

коли так. Смотри, вы тут еще их язык выучите.

- Да вон, Василиса, - Гриша кивнул на лавку, где жена укачивала сонного Никитку, - уж бойко

с ихними бабами болтает.

-Дай-ка, -Федосья потянулась за сыном, - у этого тоже глаза уже слипаются. Сейчас уложим

их, и в амбары пойдем, посмотрим, что у вас с припасами-то.

- А нам с тобой, Григорий Никитич, уж и лодку грузить надо, - сказал Волк, когда прочитали

молитву. «Завтра на рассвете я уж двинуться хочу, ветер как раз с запада, хорошо идти

будет».

Волк посмотрел на тихую, еле волнующуюся воду и обнял жену. Она стояла, держа Данилку,

- тот дремал, - в перевязи, глядя на восток.

- Конечно, - задумчиво сказала Федосья, - на сей лодке мы до Америки не доберемся, даже и

думать об этом не стоит. Однако ж дядя мне про эти острова рассказывал, говорил, что

ходят сюда корабли-то испанские, и португальские тоже. С ними уж в Европу и отправимся,

золото у нас есть, заплатим, коли надо будет».

- Не боишься? – вдруг спросил Волк.

Федосья усмехнулась, и, потянувшись за его рукой, сжала ее – крепко. «С тобой-то рядом,

чего бояться, Михайло Данилович?»

- Правильно, - одобрительно заметил муж, и шепнул ей на ухо: «Давай, спать сегодня

пораньше ляжем, а то Господь один ведает, когда нам сие удастся-то в следующий раз, уж

на островах этих, наверное».

- А то ты со вчерашнего дня соскучился? – усмехнулась Федосья, почувствовал руку мужа

пониже спины.

- Ну, - рассудительно отозвался Волк, - я каждый день топором машу с утра до ночи, да и

кормишь ты меня, Федосья Петровна, так, как, думаю, и царь сам не трапезничает – ну и

понятно, что стоит ночи настать, мне единой лишь вещи хочется.

- Единой вещи? – жена подняла изящную бровь.

- Разных вещей, - улыбнулся муж. «И поболе».

- Что-то батюшка задерживается, - сказала озабоченно Федосья, когда они уже шли к дому.

- Жену, должно быть, ищет, а то все грозится хозяйку-то привести, - Волк зевнул и добавил:

«А хорошо как тут, смотри, Успение уж прошло, думаю, а тепло – ровно летом».

- И земля – воткни палку, так она зацветет, - добавила Федосья, глядя на мягкие очертания

холмов. «Правильно мы сделали, что по той большой реке до конца ее плыть не стали, а на

полдень свернули».

В большой горнице на полу лежал труп невиданного зверя – рыжего с черными полосами.

- Прямо из леса на меня вышел, - расхохотался Тайбохтой. «Как тот ирбиз, коего ты, зять,

убил, - тот серый только. Непуганые они тут, как я посмотрю».

Данилка проснулся и восторженно сказал: «Хочу!».

- Ну, вот ногами к нему иди, - сварливо велел Волк, опуская сына на пол. Тот немного

пошатался, но потом, уверенно взявшись за руку матери, заглянул в пасть к зверю и

уважительно сказал: «Зубы!»

- Ожерелье из них сделаю потом, - усмехнулся князь, и, вспомнив что-то, потянул с шеи

медвежий клык на кожаном шнурке. «Это матери своей передай, Ланки, ну и скажи, мол,

прощения я прошу. Она поймет».

Федосья повесила клык рядом со своим крестом – маленьким, украшенным алмазами, и

грустно сказала: «Расстаемся ведь, батюшка».

- Ну, может, встретимся еще, - отец потрепал по голове Данилку, что гладил зверя по

богатому меху, и добавил: «Семян я привез, местные мне еще кое-чего с собой дали, пошли,

посмотрим».

На полу амбара стояли кожаные мешки. Федосья, со свечой в руках, присела и ахнула:

«Овощи!».

- У них это есть все, - Тайбохтой потянулся и рассмеялся: «Так что пусть Василиса щи варит,

хоть, конечно, вы их и не попробуете уже. Ну, все, спать, завтра-то на рассвете

подниматься».

Лодка едва покачивалась под легким ветром с запада. Девушки стояли, плача, все не в

силах оторваться друг от друга. Василиса, потянувшись, шепнула что-то на ухо старшей

подруге. «Ну, вот как в следующий раз откормишь, - улыбнулась Федосья, - так трав потом

тебе надолго хватит».

- Возвращайтесь, - вдруг сказала девушка, перекрестив ее. «Возвращайтесь, подруженька. А

мы никуда отсель не уйдем, хорошо нам тут. Ждать вас будем».

- Ну, - вздохнула Федосья, прижавшись щекой к заплаканному лицу, - посмотрим, куда нас

дорога-то приведет.

Отец обнял ее, - крепко, - и тихо сказал: «Внука-то матери своей покажи. И мужа своего

береги, повезло тебе с ним, Ланки».

- Батюшка, - вдруг всхлипнула Федосья. «Батюшка, милый мой...»

- Давай, - Тайбохтой чуть подтолкнул ее. «Вона, муж твой уж там, рядом с ним встань, и так