o c24ec28d571a6d65

Мужчина, - высокий, в кожаной, отделанной перьями птиц, парке, еще раз повторил это

слово, и помог ей подняться на ноги.

Федосья устроила Данилку в перевязи, и, даже не думая, дала ему грудь.

Мужчина побледнел – сразу, мгновенно, и отступил на шаг. Он справился с собой, и, отведя

глаза, произнес то же слово, указывая на вершину холма.

Федосья кивнула и пошла за ним.

В землянке – маленькой, но сухой и чистой, - пахло кровью и смертью. Федосья отложила

заснувшего ребенка и наклонилась над родильницей.

Темные, раскосые глаза женщины смотрели на дитя, что, слабо, устало крича, лежало

груди. Федосья протянула руки, и, завернув девочку в шкуру, устроив ее в своей перевязи,

улыбнулась.

Умирающая женщина нашла руку Федосьи и крепко сжала ее, не отводя взгляда от своей

дочери.

- Выкормлю, - сказала та, стирая холодный пот с лица женщины. «Ты не волнуйся,

выкормлю». Родильница, услышав уверенный голос, потянула Федосью к себе. «Миа, -

сказала она, коснувшись темной головки девочки, - Миа».

Потом, много позже, Арлунар сказал ей: «Это значит – «та, что наверху». Так называют

ребенка, когда просят духов прийти за ним».

- Ну, уж нет, - кисло ответила ему Федосья, наблюдая за тем, как дитя – пухлое,

откормленное, ухоженное, спало на нарах, укрытое шкурами. Оно прижалось к Данилке, и

тот, чуть посапывая, повертевшись, зевнув, сказал: «Тепло».

Мать умирала быстро. Федосья, посмотрев на непрекращающееся кровотечение,

обернулась тогда к мужчине и покачала головой. Тот указал ей на деревянные, чистые нары,

и задернул за собой завесу из тюленьей шкуры.

- Ты ее убил? – спросила она у Арлунара уже весной, когда девочка бойко ползала по

зеленому склону. «Свою жену?».

- Я бы скорее убил себя, - хмуро ответил шаман. «Я взял ее руку и ждал. А потом…- он

помолчал и вдруг тихо, мелодично, запел:

Если бы ты была моей женой,

Я обрядил бы тебя в лучшую парку,

Я положил бы рядом с тобой твои иглы,

Твои корзины, ножи и шкуры,

Ты бы сидела в теплой и сухой пещере,

Ожидая меня. Вместо этого твой дым

Рассеялся в небесах, как будто ты была

Рождена рабыней, а не дочерью вождя

Моя Таанаг.

- Это значит «вода», - хмуро сказал потом шаман, и, поднявшись, взяв на руки дочь, долго

стоял с ней на обрыве холма, рассказывая что-то, - тихо, ласково.

-Я не мог иначе, - сказал Арлунар, когда дети уснули, и они сидели с Федосьей, разделывая

рыбу. «Я ее сжег, там, - он указал вниз, - на берегу. Так делают с рабынями, а она была

свободной женщиной, ее отец – сильный вождь, там, - на восходе солнца, - шаман указал на

восток.

- Там есть земля? – спросила Федосья, пересыпая рыбу солью, укладывая в плетеную

корзину.

- Много, - ответил шаман. «И много людей. Таанаг пришла за мной оттуда, хотя могла бы

остаться у себя на островах, стать женой хорошего охотника».

- Значит, она тебя любила, если решила стать твоей женой, - Федосья подняла бровь и

посмотрела на заходящее над океаном солнце.

- Она никогда не была моей женой, - жестко ответил Арлунар. «У меня не может быть ни

жены, ни детей, - иначе духи разозлятся и пошлют ветры, и голод. Люди будут болеть, и

умирать, и вскоре тут не окажется ни одного человека».

- Ну, - посмотрела на него женщина, - у тебя уже есть дочь.

Шаман, ничего не ответив, сбежал вниз, и, спустив на воду каяк, оттолкнувшись веслом от

берега, вскоре пропал в сером, бескрайнем просторе воды.

-Когда я был мальчишкой, - вождь потянулся за костяной плошкой с тюленьим жиром, и,

обмакнув в нее палец, облизал, - у нас был сильный шаман. Рыба никогда не уходила от

острова, тюленей зимой было множество, киты – и те приплывали в наши воды. А потом все

закончилось. Я же говорю – два голодных года. Даже самых лучших охотников не хоронили в

пещерах, чтобы сжигать людей – не хватало сил.

Арлунар поигрывал костяным ножом, глядя в сырой мрак подземного дома.

- Еще несколько дней шторма, - спокойно сказал старик, - и рыбы тут будет не найти. Даже

если, - он со значением посмотрел на Арлунара, - ветер утихнет. Ты того шамана не

помнишь?

- Я тогда еще не родился, - спокойно ответил мужчина. «Но мне рассказывали».

- Рассказывали, да, - пробурчал вождь. «Когда вас выбирают, когда лодка идет меж

островов, и люди выводят детей на берег – сколько вам тогда лет обычно?

- Девять, десять, - ответил шаман.

-Потому что вы уже должны уметь бить зверя и птицу, должны уметь рыбачить, - старик

вдруг усмехнулся. «Но быть детьми. А потом вас отвозят на восход, и я уж не знаю, что с

вами там делают, - и знать не хочу, - он внезапно сжал сильными пальцами рукав парки

Арлунара.

Тот высвободился.

- Одно ты должен знать, - сказал старик ему в спину, - что случилось с тем шаманом, и, - он

помедлил, - остальными, может случиться и с тобой. Если не прекратится шторм.

Он сидел на обрыве и смотрел на море. Там, на восходе, откуда он привез Таанаг, оно было

другим, - более мелким, ласковым, теплее, чем здесь.

Девушка стояла по щиколотку в воде, собирая ракушки с прибрежных камней. Ее черные,

длинные, прямые волосы, украшенные повязкой из рыбьей кожи и перьев, растрепал ветер.

Она посмотрела на Арлунара, что шел по пляжу, и вдруг крикнула: «Спасибо за штиль!».