o c24ec28d571a6d65

Сидевшие на мелкой гальке пляжа чайки с шумом взвились вверх. Он вытащил каяк на берег

и пошел наверх – туда, где в дерне едва виднелась вырезанная дверь.

Внутри было сухо, чисто и пахло какими-то травами. Женщина – высокая, темноволосая, в

кожаном халате, спала под шкурами. Мальчик справа, чуть заметно пошевелился, и, припав

русой головой к плечу матери, что-то пробормотал.

Второй ребенок – с черными, прямыми, длинными волосами, смуглый, еще по-младенчески

пухлый, свернулся клубочком, засунув палец в рот.

Арлунар сел рядом, и долго смотрел на них, вытащив из-за пояса парки костяной, острый,

украшенный искусной резьбой кинжал.

Ей снился шторм. Не здесь, там, на юге, где волны – темно-зеленые, с белыми гребнями,

бросали и вертели лодку так, что Данилка, испуганно приникнув к ней, громко, отчаянно

заплакал.

«Все хорошо», - сказала Федосья, наклонившись, дав ему грудь. «Все хорошо, милый».

- Ветер поменялся, - Волк выругался сквозь зубы. «Нас относит к северу». Земля была видна

на востоке – тонкой, темной, едва заметной на горизонте полоской.

- Попробую все-таки ее развернуть, - Волк наклонился за веревкой, но тут огромный вал

накрыл шлюпку. Федосья уцепилась за мачту, прикрывая одной рукой сына. Волна схлынула

и она, открыв глаза, увидела, что палуба – пуста.

Парус хлопал под сильным ветром, и Федосья, оскальзываясь на досках, отчаянно

закричала: «Волк!»

Вокруг ревели волны, рыдал ребенок, а она, сцепив, зубы, поднялась, схватила канат и

закрепила парус. Лодку несло вдаль – неудержимо, стремительно.

Она проснулась, приподнявшись на локте, и вытерла лицо. Каждый раз, во сне, она видела

его – среди волн, исчезающего где-то там, на горизонте, где таяла в тумане земля. Каждый

раз она протягивала руку, стремясь схватить его пальцы, что скребли по борту лодки – и

каждый раз не могла дотянуться.

Данилка спокойно спал. Девочка зашевелилась, чуть похныкав, и Федосья, притянув ее к

себе, дала ребенку грудь. Она сразу же засопела – довольно, сыто, и женщина, подняв

глаза, увидела Арлунара.

- Все хорошо, - улыбаясь, сказала Федосья. С осени, видя его почти каждый день, она так и

не привыкла к бесстрастному, смуглому лицу. Он был чем-то похож на батюшку – только

выше и шире в плечах.

Мужчина убрал кинжал, и, глядя на нее, ответил: «Нет».

Данилка, сидя на расстеленной шкуре, смотрел, как Арлунар вырезает из кусочка плавника

маленькую лодку.

- Дай, - потянувшись, попросил мальчик. «Дай я сам».

- Острый, - озабоченно сказал шаман, и, взяв маленькие руки ребенка в свои, осторожно,

аккуратно помог ему. «Вот так, - Арлунар улыбнулся, и Федосья вздрогнула – его лицо вдруг

изменилось, стало мягким – на единое мгновение.

Девочка спала в перевязи на ее груди. Федосья выпотрошила рыбу и, взглянув на шамана,

вздохнула: «Если все так, как ты говоришь, то мы уйдем – дай нам лодку».

Данилка плескался на мелководье. Здесь, в уединенной, защищенной от ветра бухте, не

видной с большого острова, было безопасно. Шторм ревел за полосой камней, и сюда

долетали только редкие порывы ветра.

Федосья сдвинула капюшон парки и, достав костяной гребень, распустив косы, стала их

расчесывать.

- Это не из-за вас, - хмуро сказал шаман. «Ты же знаешь. Это из-за меня. Из-за нее, - он

кивнул на девочку. Та подвигала нежными губками, и чуть зевнула.

Он так и держал в руках костяное лезвие. Федосья, потянувшись, забрала у него нож и

повторила: «Дай нам лодку».

Арлунар посмотрел на дочь и, опустив голову в руки, тихо сказал: «Пока шторм не утихнет,

вы никуда не уйдете».

- Так сделай так, чтобы он утих, - женщина посмотрела на него странными, цвета морской

воды глазами, и добавила: «Ты же можешь. Я видела».

- Мог, - Арлунар поднялся. «А теперь, - он помедлил, - духи просят жертвы. Как тогда,

осенью».

Шаман играл с Данилкой, запуская лодку, смеясь, рассказывая что-то ребенку, а Федосья,

покачивая девочку, - про себя она называла ее Марфой, - вдруг прошептала: «Не будет

больше никаких жертв».

Тогда она очнулась от плача. Данилка подполз к ней и зашарил рукой по промокшей парке,

прося грудь. Все тело болело, и Федосья, подняв голову, увидела на каменистом берегу

остатки их лодки – с пробоиной в борту, истрепанной штормом.

Вокруг было тихо и пусто – ветер спал, и океан – огромный, серо-зеленый, лишь чуть

заметно колыхался.

Над водой бухты летали, кружились, кричали птицы – великое множество, белые, черные,

пестрые. На скалах громоздились гнезда, и Федосья, с трудом поднявшись, придерживая

ребенка у груди, взглянула наверх. Кто-то спускался на пляж, торопясь, тяжело дыша,

скользя на влажной глине. Федосья, оглянувшись, спрятавшись под лодку, прикрыла Данилку

своей паркой. Она замерла, положив руку на тяжелый камень с зазубренным, смертельным

краем, и стала ждать.

Сердце быстро, отчаянно билось. Данилка прижался к ней, и Федосья чувствовала, как

колотится кровь в ее висках.

Кто-то стоял рядом с лодкой. Она ощутила его дыхание, - совсем близко, - и подняла камень.

Голос – красивый, низкий мужской голос, что-то сказал – умоляюще. Федосья взглянула на

него искоса и заметила на будто вырубленном из камня лице, - следы слез.