o c24ec28d571a6d65

и стой – до конца жизни вашей».

- Ну, все, - крикнул Волк с воды, - мало тут моря соленого, так еще все вокруг слезами

залили.

- Бабы, - усмехнулся Гриша и похлопал Волка по плечу. «Давай друг, покажи им там, каковы

парни московские-то».

- Не пропадем, - лениво ответил Волк и помахал рукой: «Тесть! - крикнул он усмешливо.

«Может, жену вам оттуда привезти?»

- Плывите уже, - ворчливо приказал Тайбохтой.

Когда парус пропал на горизонте, Василиса шмыгнула носом и сказала: «Пойду щи варить,

хоть перед отъездом-то поедите вдоволь».

- Может, останетесь все же? – испытующе глянул Гриша на Тайбохтоя, когда мужчины шли к

амбарам. «Вы же нам словно отец, сами знаете».

- Я вернусь, - пообещал князь. «Там, - он указал рукой на запад, - сделаю все, что надо, и

вернусь. Все ж, сам понимаешь, то народ мой, не могу я его так бросать. Следующим летом

ждите меня».

Труп зверя висел на стене пустого амбара. «Давай, - распорядился Тайбохтой, - ножи неси, и

клещи. А то я Ланки клык отдал – то первый медведь мой был, я его тринадцати лет убил, а у

меня с каждого первого зверя память есть, с этого – тоже надо».

Князь погладил полосатую шкуру и добавил: «А мех вам останется, на пол кинете, все зимой

теплее будет».

Часть седьмая

Алеутские острова

Весна 1588 года

Океан ревел внизу, под обрывом, бросаясь на каменистый берег тяжелыми, серыми валами.

Мужчина погладил смуглой ладонью робкую, нежную, зеленую траву, и, тяжело, со вздохом

поднялся.

Лодки были вытащены на сушу, и вокруг них с клекотом вились тучи чаек. Мужчина –

высокий, мощный, в парке из тюленьей кожи, и деревянной, остроконечной шапке, что

прикрывала черные, собранные в косу волосы, еще раз посмотрел вдаль. На горизонте

громоздились темные тучи. Ветер был таким, что дым, шедший из отверстия в крыше

подземного дома, стелился рядом с травой.

В дерне была вырезана дверь – вровень с вершиной холма. Мужчина спустился вниз по

лестнице, сделанной из китовых позвонков, и вдохнул сырой запах человеческого пота и

тюленьего жира.

Фонари еле мерцали. Люди дремали, и только на возвышении, прикрытом шкурами, сидел,

скрестив ноги, кто-то бодрствующий.

- Ну что? – спросили у мужчины, когда он, миновав нары, что громоздились по стенам дома,

подошел ближе.

- Шторм не утихает, - Арлунар сел рядом с вождем и погрел руки, протянув их к фонарю.

- Так сделай что-нибудь! – резко сказал старик. В темноте его глаза сливались с изрезанным

глубокими морщинами лицом, и Арлунар видел только черную, проваленную пещеру рта.

- Я просил духов, - ответил шаман. «Буду еще».

- У нас припасы заканчиваются, - старик взглянул в глубину землянки. «Я велел с

завтрашнего дня не тратить жир на освещение. Все равно еды нет, какая разница, как

умирать – при свете, или так».

- Никто не умрет, - резко сказал шаман и поднялся. «Ты понял, старик, - никто не умрет».

- Ты тут не живешь, - усмехнулся вождь. Длинные, вытянутые мочки старческих ушей были

украшены серьгами из морских раковин, нос – проколот костью. Арлунар посмотрел на

причудливые татуировки, извивающиеся по впалым щекам, и промолчал.

- Ты приходишь, когда хочешь, и уходишь – неизвестно куда, - кисло сказал старик. «Где

рыба? Тюленей зимой тоже не было, сам знаешь. Если мы не выйдем в море, то скоро

будем, есть трупы собственных детей. Почему духи на нас злятся?

- Откуда я знаю? – шепотом сказал Арлунар. «Я не ем вашу еду, не сплю с вами в одном

доме – мне этого нельзя. Я делаю все, чтобы духи были довольны, и прошу их, каждый день

прошу. Погодите еще немного».

- Когда я был мальчишкой, так было две зимы подряд, - задумчиво, глядя вдаль, произнес

старик. «Трупы лежали на берегу, и никто их не хоронил – не было сил. А потом, - он

помедлил, - все стало понятно. Ветры стихли, рыба вернулась, летом мы запасли

достаточно еды».

Арлунар, молча, поднялся, и, уже, у выхода, обернувшись, проговорил: «Шторм скоро

закончится».

Старик следил за ним маленькими глазами, спрятавшимися в складках отвислых,

украшенных синими узорами, век.

Шаман поднялся на вершину холма и вдохнул резкий, напоенный солью ветер. Он пригибал

человека к земле, и заставлял его хвататься за грудь – казалось, что ураган, ворвавшись в

горло, разнесет его на клочки.

Он достал из-за пояса маленький, рыбьей кожи бубен, обшитый ракушками. Под напором

ветра они беспорядочно звенели, перекликались, и Арлунар, прислушавшись, уловил в их

звуках что-то тревожное.

Шаман встряхнул бубном и, подняв голову, надвинув на лицо деревянную шапку, - так, что

было видны только сделанные в ней прорези для глаз и рта – обведенные яркой охрой, -

запел.

Потом он, вздохнув, убрал бубен и постоял, ощущая на лице ветер. Он, казалось, стал еще

сильнее. Тучи надвигались ближе, и соседний остров – скала, что была покрыта ковром

свежей травы, уже почти скрылась с глаз.

Его каяк был спрятан меж больших камней, так, что сверху, с обрыва, лодку и вовсе не было

видно. Между островами простиралась полоса бурлящей, ледяной, серой воды, каяк

подкидывало и вертело на волнах, и Арлунар, орудуя веслом, подумал, что ночью,

возвращаясь обратно, надо будет грести особенно осторожно – шторм крепчал.