o c24ec28d571a6d65

Тот улыбнулся и Таанаг, шлепая босыми, смуглыми ногами по бирюзовой воде, подошла к

нему, протянув ракушку. Он коснулся узкой, тонкой ладони и, покраснев, пробормотал: «Нам

нельзя, ты же знаешь».

- Пожалуйста, - сказала она, дрогнув ресницами. «Если хочешь, я брошу ее в море, и будет

так, как будто ты сам ее собрал».

Он наклонился, и, выловив ракушку, съел, чувствуя на губах вкус соли и счастья.

Ее губы – там, на обрыве, среди высоких, темных елей, - тоже пахли солью. В свете костра,

сидя напротив него, Таанаг вдруг сказала: «Ты ведь скоро отправишься к своим, на закат».

- Да, - ответил Арлунар, глядя на тихое, спокойное море. «Я знаю все, что надо знать, я

пробыл здесь даже больше нужного. Наш шаман был уже стар, когда я уезжал, надо

вернуться, и закрыть ему глаза. Так положено. А потом я останусь там».

- И всю жизнь будешь один, - Таанаг пошевелила угли. «Зачем так?».

- Я принадлежу духам, не земле, - Арлунар помедлил. «Поэтому я не могу брать ничего у

людей, и должен все добывать сам».

- А отдавать ты можешь? – она встала и оказалась рядом с ним, - совсем рядом.

- Должен, - тихо сказал он.

- Так отдай, - ее руки обняли мужчину сзади и она шепнула: «Я уйду с тобой, на рассвете».

Он даже не успел ничего сказать – вверху, над елями, пронеслось слабое, теплое дыхание

ветра, и Таанаг, наклонившись над ним, попросила: «Пусть духи не обижаются, пожалуйста».

Женщина посмотрела на сына, что, держа за руки девочку, водил ее по мелкой воде. Дитя

заливисто смеялось.

- Она скоро начнет хорошо ходить, - Федосья взглянула на мужчину. «Мы уйдем сами, а ты

останешься здесь, и шторм прекратится».

- Вы не выживете, - Арлунар отрезал кусок тюленьего мяса и протянул женщине на острие

ножа. «Твой сын очень мал, ему нет двух, он еще не охотник. Ты не сможешь добыть пищи

для всех».

- Тогда выбирай, - ее губы, - вишневые, красиво вырезанные, - чуть улыбнулись. «И делай

это быстрее, потому что рано или поздно нас найдут».

«И не пощадят, - хотел добавить шаман, но, увидев ее жесткий, холодный взгляд, понял, что

она - знает.

- Таанаг не нашли, - внезапно сказал он. «Год она жила здесь, и ее не нашли. А потом, - он

помедлил, - духи разгневались».

- Выбирай, - повторила женщина, и, подозвав сына, стала кормить обоих детей –

одновременно.

Шаман протянул руку и погладил Миа по черным, мягким волосам. Она на мгновение

оторвалась от груди и рассмеялась.

- Я не могу, - сказал Арлунар, отвернувшись. «У них нет больше шамана. Я не могу, это же

мой народ».

- А это твоя дочь, - тихо проговорила женщина и замолчала, глядя на бурлящие волны, что

бились о серые, мощные скалы.

Старик взглянул на охотника, и спросил: «Ты уверен?».

Тот жестко рассмеялся: «Мои глаза пока еще не затуманены голодом. Женщина и двое

детей, - там, - он махнул рукой, - на той скале, что в стороне заката. Его каяк был на берегу.

- Приходит, когда хочет, и уходит, куда пожелает, - пробормотал вождь, и тяжело, со стоном

поднялся. «Буди всех, мы выходим в море».

- Ветер, - попытался, было, сказать охотник. «И вечер уже, скоро ляжет туман».

- Если мы их не убьем, - вождь чуть обернулся у лестницы, - то шторм и не стихнет. Пусть

берут луки, гарпуны, копья, - все, что надо. Потом их нужно будет бросить в море – тогда оно

утихомирится. Вождь помолчал и добавил: «Так уже было».

- А он? – охотник снял со стены подземного дома копье.

- А он останется в живых, - кисло сказал старик. «В тот раз, давно, того шамана убили –

потому что тогда их было несколько. Кроме него, у нас никого нет, - я не знаю, как просить

духов, как их задабривать, да и никто не знает. Его терять нельзя. Все, я жду вас на берегу, -

вождь неожиданно резво стал подниматься наверх, на свистящий ледяным ветром,

освещенный тусклым, заходящим солнцем, холм.

Марфуша спала, чмокая губами, прижавшись к теплой коже под Федосьиной паркой. «Ну что

ж твой отец такой упрямый-то, а? – вздохнула та, и погладила дитя по голове. «Хотя

конечно, мой батюшка тоже вон – вернулся на закат, народ свой бросить не смог просто так.

Я бы с вами сама уплыла, - подумала женщина, - но шторм ведь какой. И вас двоих

прокормить еще надо , тут прав твой отец».

-Мама, - сонно сказал Данилка. «Папа где?».

- С Иисусом, - Федосья перекрестилась и внезапно почувствовала, как наворачиваются на

глаза быстрые, горестные слезы. «Господи, призри раба Божьего Михаила под сенью

присутствия твоего, - сказала она тихо, - даруй ему вечный покой в обители твоей, иже нет

там ни скорби, ни несчастья. Введи его в сонм праведников, Господи».

- Папа! – вдруг, приподняв голову, сказал мальчик.

Арлунар спускался вниз. В открытое отверстие вливался ночной холод и рев бури.

Федосья вдруг покраснела, и, запахнув парку, проговорила: «Это по-нашему, значит «отец».

Он маленький еще, не понимает».

- Он все понимает правильно, - хмуро ответил Арлунар. «Бери детей, беги на берег. Там мой

каяк, - увидишь. Садись и плыви до камней, там жди меня. Сможешь?».

- Смогу, - Федосья устроила девочку в перевязи, и, наклонившись, подхватила Данилку. Тот,

обняв ручками, мать за шею, прошептал: «Куда?».