o c24ec28d571a6d65

- Сегодня ночью тут вокруг все солдатами будет кишеть, - помедлив, проговорил адмирал.

«Что с ними сделают сейчас?».

- Возок тот помнишь? – спросил Матвей.

Виллем кивнул.

- Так вот, уверен я, - Вельяминов все смотрел на покрытую плесенью каменную стену, - то из

Москвы сюда ехали. Мне ведь теперь, Виллем, надо сына его убить.

- Чьего сына? – не понял адмирал.

-Годунова, - тихо ответил Матвей. «А их, - он дернул углом рта, - мать сына моего в

монахини постригут, а Марту..., Марту и казнить могут, если в смерти царевича обвинят. А

так оно и будет, Виллем».

- Ну что ж, - адмирал вскинул голову и посмотрел на решетку. «Значит, ночью, будем

выбираться отсюда».

Засов на двери лязгнул и стоящий на пороге начальник караула сказал: «Недосуг с вами

разбираться, у нас тут бунт в городе, покамест в подвале посидите, а той неделей головы

вам отрубят, как всем рубить будут».

- Да за что, ваша милость, - ахнул Матвей. «Мы ж иноки смиренные, зла никому не чиним».

- А ну рот свой заткни, - стрелец перетянул его плетью по спине и велел: «Все, в каменный

мешок их, вниз, гонец уже на Москву поскакал, пока сюда не явились, надо порядок навести,

а то и наши головы полетят».

- Быстро вы, Борис Федорович, - Марфа посмотрела на главу Регентского Совета. Окна в

палатах были раскрыты, и со двора слышались голоса убирающих площадь холопов.

- Да, мы с князем Василием Ивановичем, - Годунов кивнул на сидящего в углу Шуйского,- как

раз в пути были, гонец нас за два десятка верст от города застал.

- А, - коротко отозвалась Марфа. Шуйский вскинул сухое, хмурое лицо и сказал, положив

руку на бумаги: «Вот, мамка сия, Волохова Василиса, показывает, что царевич падучей

страдал, в оной забился и гвоздь себе в горло сам и воткнул».

Марфа молчала, вспоминая караул стрельцов у ее палат. Дети сидели тихо, Петенька с того

дня все больше спал, вздрагивая и что-то бормоча, а когда поднимался – то сидел,

забившись в угол, сцепив детские, тонкие пальчики, иногда стирая со щек слезы. Марфа

смотрела на сына и вспоминала его отца – шестилетнего, просыпавшегося посреди ночи со

стонами, ищущего родителей.

Лиза отвела ее в сторону и сказала: «Матушка, вы не бойтесь, я присмотрю за всеми,

делайте, что надобно вам».

Тело царевича лежало в маленьком, наскоро сколоченном гробу, рана на горле была

прикрыта бархатным воротником кафтанчика. Марфа сама уложила иссеченные кинжалом

ладошки на груди, обвила чело мальчика вышитой на бархате золотом молитвой, и вложила

ему в руки свечу.

Когда Вельяминова наклонилась над Марьей Федоровной, распростершейся на каменном

полу церкви, и попыталась что-то сказать, женщина оттолкнула ее руку. Боярыня увидела

запухшие, безумные глаза, окровавленный, искусанный рот, и тихо отошла. Город был

оцеплен стрельцами, - даже на паперти церкви стоял целый отряд.

- Никогда Дмитрий Иоаннович, упокой душу невинно убиенного младенца, - Марфа

перекрестилась, - черной немочью не болел. Я его мать крестная, с колыбели его пестовала,

уж мне ли не знать. Здоровый, крепкий мальчик он был. А вот для чего Волохов с Качаловым

его убили – сие понять надобно, - женщина поджала тонкие, бледные губы.

- Ну, - заметил Шуйский, - сии более не скажут ничего, спасибо набату вашему. Шесть

человек толпа растерзала, Марфа Федоровна.

- Есть ли семья у вас, Василий Иванович? – спросила боярыня, глядя прямо на него.

- Вдовец я бездетный, - тихо ответил князь.

-Так разве можем мы мать винить, единственное дитя потерявшую, что в набат велела она

забить? – горько вздохнула Марфа. «Как есть Господь мой свидетель, бояре, ежели б можно

было людей остановить – сие я б сделала».

- Однако не стали, - невзначай заметил Борис Федорович, так и не отрываясь от окна. За ним

посверкивала Волга, тихо текущая меж заливных лугов. Запела какая-то птица, и в палатах

воцарилось молчание.

- У меня тоже дети есть, - наконец, ответила Вельяминова.

- Например, Петенька, - Борис Федорович постучал длинными пальцами по деревянной

раме. «Видите ли, любезная Марфа Федоровна, Волохова сия Василиса говорит, что

царевич с вашим сыном в тычку играл, как немочь на него черная напала».

Марфа сцепила руки и ничего не ответила.

- А мы ведь можем, - Годунов взглянул на Шуйского, и тот кивнул, - сказать, что это ваш сын

царевича убил. Ну, по неосторожности, конечно, может, поссорились они из-за игры, может,

случайно сие было. Та же Волохова сие и подтвердит.

Но ведь все равно, дорогая Марфа Федоровна, сами понимаете - ежели я Петеньку на

площадь выведу, и скажу толпе – сие убийца Дмитрия царевича, - от вашего сына и кишок не

останется. Ну, вы сами видели, - Годунов чуть улыбнулся.

- Ну и вас заодно с дочками в землю втопчут – наш народ уж если поднимается по набату,

так поднимается. А на Волохова с Качаловым ваш сын указал, потому, как себя обелить

хотел. Вот так-то, милая моя боярыня, дорогая Марфа Федоровна, - Годунов замолчал.

Марфа опустила голову, укрытую черным платом, и тихо спросила: «Что требуете-то от

меня, бояре?».

- Вот, - усмехнулся Годунов, - разумные речи говорите. Первым делом – не лезть, куда вас