o c24ec28d571a6d65

Адмирал глянул в жбан с квасом и рассмеялся: «Туда вроде не попало. А ты, я смотрю,

мастерски с саблей этой управляешься».

Матвей отпил, вытер рот и сказал: «Батюшка мой покойный научил. Тут нам точно не надо

сидеть, неровен, час, еще появится кто. Пошли-ка, адмирал, я тут конюшню старую видел

неподалеку, до завтрашнего вечера перележим, а там решать будем».

- А если их тут нет уже? – забеспокоился Виллем.

- Вот, сразу видно, что ты не православный, - хмыкнул Матвей и помрачнел. «Им сначала

моего сына похоронить надо».

Виллем, молча, положил руку на его плечо, и они постояли так – одно мгновение.

Князь Шуйский посмотрел на девушку, что мялась, скромно опустив голову, посреди палат, и

подумал: «В мать, конечно, маленькая, какая. Но вроде все при ней. И молода – плеть ей

покажешь, так будет свое место знать».

Борис Федорович Годунов, - посаженый отец, размеренно, скучным голосом, читал рядную

запись. Лиза вдруг вскинула глаза, и, Шуйский, улыбнувшись краем губ, отвел от нее взгляд.

Марфа Федоровна – тонкая, хрупкая, в черном плате, - так и осталась в дверях. «Вы уж не

обессудьте, бояре, что детки мои младшие в горницах, - сказала она нежным голосом, -

уезжает сестра их, они сбираться помогают».

- Ну что вы, Марфа Федоровна, - Годунов свернул большой, изукрашенный печатями лист

бумаги, - конечно. «Ну, Василий Иванович, - усмехнулся, глава Регентского Совета, - целуй

княгиню-то свою, как отцами нашими заведено.

- Троицкой седмицей вас и повенчаем, сначала только наследника престола, упокой Господь

душу его, - Борис Федорович перекрестился, - земле предадим, да Марфа Федоровна с

государыней ангельский чин примут, готово уже все.

Шуйский, поднявшись, подошел к Лизавете, - он был много выше девушки. Он, взяв ее за

белый, мягкий подбородок, поцеловал – глубоко. «Губы, какие податливые, - подумал князь.

«Значит, и на ложе покорная будет, как и полагается».

- Спасибо, Борис Федорович, - отпустив Лизу, сказал князь. «Жену ты мне на славу

подобрал». Девушка только часто дышала, комкая в руках кружевной платок.

- Это ты боярыню Вельяминову благодари, что дочь хорошую вырастила, - кивнул Годунов в

сторону Марфы.

Та посмотрела на жесткое, обрамленное черной бородой лицо Шуйского и сказала: «Сие,

князь, честь для меня великая – дочь в жены такому человеку отдать. Был бы жив отец ее

покойный, - Марфа перекрестилась, - тоже бы порадовался».

Князю на мгновение почудилось, что в больших глазах боярыни играет, переливается

усмешка, - будто солнечный зайчик гуляет по зеленой, глубокой воде.

Марфа перекрестила дочь, уже у возка, и неслышно шепнула ей: «Как на одном месте

окажетесь, так весточку в Лондон с кем из купцов пошлите, что хорошо все у вас».

Лиза кивнула и вдруг, так же тихо, спросила: «Матушка, а ежели не по нраву я ему?»

- А зачем он у меня тогда про свах спрашивал? – сварливо ответила Марфа и повернулась к

младшим: «Ну, прощайтесь»

Девчонки и Петенька повисли на Лизе, и Марья, отведя в сторону каштановую косу сестры,

сказала ей на ухо – серьезно: «Счастливая ты Лизавета, коли б у меня такой кинжал был, я б

с ним под подушкой спала».

- Может, и буду, - вдруг хмыкнула девушка и застыла – к возку подходил Шуйский.

- Ну, Лизавета Петровна, - сказал он, разглядывая девушку, - попросил я Бориса

Федоровича, до венчания нашего на Кремле жить будешь, под присмотром царицы Ирины.

Так что не волнуйся, меня жди, а, как вернусь – под венец пойдем.

Он поцеловал Лизу в губы и обернулся к Марфе: «Похороны царевича завтра, - Шуйский

помедлил, - а опосля этого вас пострижем, боярыня. Девчонок своих сбирайте, при вас

будут, а сына не надо – он в мужскую обитель поедет.

- В какую обитель, Василий Иванович? – тихо спросила Марфа.

- А вам какая разница, - усмехнулся Шуйский, - вы его все равно более не встретите.

Он ушел со двора, - широким шагом, - а Вельяминова, обняв детей, сказала: «Ну, с Богом,

Лизавета, Москве привет передавай».

Лиза, было, хотела заплакать, но увидела, как мать нежно, весело смотрит на нее. «Все

будет хорошо, - сказала Марфа.

В обитом бархатом возке было уютно и покойно. «Подержи, - высокомерно сказала Лиза

старой ключнице, что приставил к ней Шуйский. Порывшись в своем сундучке, девушка

достала вышивание и Евангелие, и спросила, подняв бровь: «Грамотная ты?».

- Да куда мне, матушка! – ахнула ключница.

-Тогда сказки мне рассказывать будешь, - велела Лиза, вдевая нитку в иголку, и склонившись

над пяльцами, внезапно вспомнила лед на Волге и его голубые глаза.

Он заглянул на дымную поварню и озорно сказал: «Все, Лизавета, хватит тебе тут чадом

дышать, пошли на санках кататься»

Санки в его руке казались детской игрушкой. На заснеженном склоне реки он улыбнулся:

«Меня-то они не выдержат, а ты садись, я тебя внизу ловить буду, а потом поднимемся».

Она, закрыв глаза, завизжав от счастья, почувствовала, как ударяет в лицо холодный вихрь,

а потом оказалась в его руках – вся, вместе с санками.

-Незачем тебе наверх карабкаться, сам отнесу - усмехнулся Федор, и, - не успела она

опомниться, - легко поднял ее.

- Тяжело, - запротестовала Лиза.