o c24ec28d571a6d65

Степан услышал чье-то легкое дыхание, и оглянулся – это был олень, еще молодой, с белой

грудью. «Не бойся», - улыбнулся Ворон и протянул руку. Олень потыкался в нее носом и

посмотрел на него нежными, темными глазами.

Сзади раздались почти неслышные шаги. «Марфа тоже так ходит, - вдруг подумал Ворон.

«Как рысь».

- Вот и я, - сказал Степан.

Она встала рядом – высокая, тонкая, в белом атласном платье, расшитом серебром. Рыжий

парик был перевит алмазными нитями.

- Я приехал поздравить тебя с днем рождения, - Ворон чуть улыбнулся. «Седьмого сентября,

на той неделе было. Возьми, - он достал из кармана зеленую, оправленную в золото

жемчужину, - пусть она будет у тебя. Я ее не носил с тех пор, как…, В общем, почти

тридцать лет, - он чуть помолчал и положил подвеску на ее ладонь.

- Спасибо, - тихо сказала она, вздернув острый подбородок. «Ты же, наверное, попросить за

кого-то хочешь?»

- Хочу, - согласился Ворон. «Выпусти Рэли и его жену из Тауэра, пусть сидят в деревне,

ладно?»

- Я не люблю, когда женятся без моего разрешения, - сухо ответила женщина.

- Я два раза женился, и оба – без твоего разрешения, - пробормотал Ворон.

-Не на моих фрейлинах, - тонкие, в алой помаде губы чуть улыбнулись. «Ладно. Хоть бы ты

раз за себя попросил».

- А что мне просить? – красивая бровь взлетела вверх. «Истинно, благ Господь был ко мне

все это время, и нечего мне больше желать, - тихо проговорил Степан. «И вот еще, - он

достал из-под камзола письмо. «Я подумал, что лучше тебе его вернуть – ну, мало ли что».

- Это еще почему? – подозрительно спросила женщина, и, приняв письмо, чуть вздохнула.

«А впрочем, тебе виднее – ты всегда поступал так, как хотел».

- Нет, - заметил Степан. «Если бы я тогда поступил, как хотел, ты бы на престоле не сидела,

сама знаешь». Он увидел, как дернулась щека женщины, тут же добавил: «Прости,

пожалуйста. А вот теперь я опять попрошу – если со мной что-то случится…, У меня же дочь,

она ребенок еще, я ее сейчас у Кардозо оставил, у этого купца».

- За него ты тоже просил, как я помню, - женщина усмехнулась. «Мог бы и не говорить, мы о

ней позаботимся. А с твоими письмами что делать? Их там семь».

- Мало я писал, да, - вдруг, горько, сказал Степан. «Прости».

- Я еще меньше, - она помолчала и решительно сказала: «Сожгу. Ну, все, езжай, у меня там

совет заседает, они ждут. Попутного тебе ветра, мой Ворон».

- Спасибо, моя королева – он нагнулся над прохладной, большой, - почти как у мужчины, -

кистью, унизанной перстнями и поцеловал ей руку.

Женщина перекрестила его прямую спину и тихо сказала: «Господи, ну пусть он вернется. Он

же всегда возвращался, так сохрани его и в этот раз».

Он шел через тихий, уже вечерний лес - заходящее солнце сияло где-то там, на западе, и

вспоминал сырой, мартовский закат в Дептфорде, на верфях.

-Как костер были ее волосы, - подумал Ворон, - горячие, мягкие, и пахло вокруг свежим

деревом и морем. А потом она отстранилась и попросила, глядя на меня – она же высокая,

вровень со мной: «Отпусти».

- А он ответил: «Нет, не отпущу» - женщина заперла на ключ дверь своей опочивальни –

огромной, с высоким потолком, и, открыв шкатулку, достав перевязанные корабельной

бечевкой письма, - долго смотрела на них.

«Если ты меня любишь, то я сейчас уложу тебя на эту кровать, сделаю все, что хочу

сделать, - он еще этак усмехнулся тогда, - сниму тебя с трона и увезу туда, где мы сможем

быть вместе. Но это если ты меня любишь».

«И я тогда сказала: «Не люблю» Побоялась. Дура, - она бросила письма в камин и

поворошила в нем кочергой, - Господи, какая дура». Бумага рассыпалась в прах, и она,

отряхнув руки, откинув назад голову, войдя в тронный зал, сказала поднявшемуся перед ней

совету: «Продолжим, джентльмены».

Ворон отвязал лошадь, и, уже сев в седло, оглянулся – крыша дворца была еле видна.

«Она тогда взяла жемчужину – губами, - и сказала, улыбаясь: «Вот уж не думала, что у тебя

под рубашкой может быть такое. А я рассмеялся еще: «У меня под рубашкой есть еще много

разного, советую тебе не останавливаться». Ну, и она не остановилась».

- Господи, - он, разозлившись на себя, пришпорил лошадь, - хватит уже. Она тебе тридцать

лет назад сказала, что не любит тебя. Если бы любила – ты бы небо и землю перевернул,

чтобы быть с ней. Все, хватит уже, Ворон».

Дул сильный, хороший восточный ветер, и Степан, глядя на закат, что играл над дорогой в

Плимут, вдруг улыбнулся: «Ну, я же говорил, что будет легко идти – и не ошибся».

Николас Кроу проснулся от бьющего в глаза, яркого утреннего солнца, и, чуть

приподнявшись в кровати, взглянул на тихую воду гавани – прямо за окном таверны.

«Желание» чуть покачивалось на рейде, со спущенными парусами, а за ней возвышалась

громада «Святой Марии». «Сегодня», - пробормотал он, - Господи, сегодня».

Девушка рядом чуть пошевелилась, и Ник, приподняв белокурый локон, поцеловал нежное

плечо. «Да, - не открывая глаз, сказала она, - да». «А ну давай, - шепнул капитан Кроу, - у

меня тут все давно готово».

Девушка рассмеялась, и, открыв один голубой глаз, сказала: «Да уж я чувствую, мне