o c24ec28d571a6d65

за руку, - я вас прошу, не надо плакать. Он не страдает, правда.

Женщина всхлипнула, и, вытерев, распухшие от слез глаза, горько сказала: «Я хочу туда

подняться, Хосе-сенсей. Пожалуйста, не отказывайте мне, я прошу вас. На моих руках

умерла дочка, я выдержу, обещаю вам.

-Мияко-сан, - он погладил горячий, сухой лоб, - не надо. Там охрана замка, там даймё может

прийти, вас могут узнать. Это опасно.

-Так что, - она закусила губу, - мне и не попрощаться с ним теперь?

Хосе сглотнул и ответил: «Когда все закончится, - уже скоро, поверьте, - я вас туда отведу. К

тому времени стражу снимут. А потом мы пойдем в Нагасаки, вместе. Там порт, кораблей

больше. Папа завещал мне о вас заботиться, так что я вас не брошу, не бойтесь».

-Зачем это? – тихо проговорила Мияко-сан, глядя ему в глаза. «Зачем теперь все?»

Хосе помолчал и попросил: «У меня сегодня на приеме много матерей с детьми, а вы с

детками отлично управляетесь, я сам видел. Пойдемте со мной, поможете мне, хорошо? Я

вас у Хидеко-сан ждать буду тогда».

Он вышел, а Мияко, сев, обхватив колени руками, чуть раскачиваясь, прошептала: «Вы бы

ведь хотели, чтобы я жила дальше, да? Да, сэнсей? Я буду, обещаю вам, буду – просто без

вас так пусто – как в доме, из которого уехал хозяин".

Женщина вздохнула, и, оправив кимоно, выйдя во двор, плеснула себе в лицо холодной

водой из деревянного ведра.

-Детки, да, - улыбнулась она печально, - там матери молодые, пугаются, когда они плачут, да

и не умеют их держать правильно, пока еще.

Она, даже не нагибая головы, выскользнула в ворота, что вели на узкую, грязную улицу

квартала неприкасаемых, и затерялась в шумной толчее рынка.

Даймё посмотрел на опускающееся за горы солнце, и, махнув рукой, велел палачу:

«Обрезайте!».

Тот, примерившись, рубанул по толстой веревке мечом. Снизу, из ямы раздался плеск и

Масамунэ-сан с отвращением скривился.

-Поднимите крышку, - приказал он, двоим эта, что стояли с деревянными лестницами, -

спуститесь туда, и посмотрите – мертв он, или нет. «Если еще жив, - подумал даймё, - велю

отрубить голову, достаточно он мучился».

Снизу донеслось невыносимое зловоние и писк крыс. Дайме едва заставил себя подойти к

краю ямы, и взглянув вниз, чуть не отшатнулся - бурая масса на дне кишела белыми,

извивающимися личинками мух. «Ну да, - вспомнил даймё, - они тут день на солнце гнили

еще».

-Мертв, - ваша светлость, - донесся до него голос эта. «Не дышит».

-На спину его переверните, - велел Масамунэ-сан. Он посмотрел в остановившиеся, темные,

глаза священника и коротко приказал: «Засыпать тут все».

Вернувшись в замок, он позвал управляющего и сказал, сцепив пальцы: «Так. Истопить

фуро, и есть же у меня там, в женском крыле девственница какая-нибудь? Ну, я помню, мы

брали кого-то на случай, если Марико-сан не подойдет».

-Конечно, ваша светлость, - поклонился управляющий, - она все еще тут.

-После фуро пришлите ее ко мне в покои, - велел даймё, и, улыбнувшись, добавил: «И пусть

в павильоне для купания раздвинут перегородки, я хочу полюбоваться вечерним небом.

Сегодня очень яркий закат».

Марта стояла на корме корабля, глядя на запад. «Ты бы вниз пошла, - озабоченно сказал

Дэниел, - холодно уже. Матушка сегодня рыбу приготовила – не поверишь, какая вкусная».

-Как кровь, - медленно проговорила Марта, вцепившись пальцами в борт корабля. «Как

кровь».

Дэниел увидел, как ее глаза расширились. За «Гордостью Лондона», ныряя в воздухе, ловя

ветер, летела чайка – маленькая, изящная, с красивыми, распахнутыми крыльями.

-Мама, - Марта откинула голову назад, и, задрожав, запела, - одним горлом, беззвучно.

Чайка все вилась вокруг, а, когда горло девушки застыло, - исчезла в алом, огненном сиянии.

-Вот, - тихо сказала Марта, перекрестившись, - теперь все будет, как надо.

Отпустив девушку, Масамунэ-сан вытянулся на футоне, и, зевнув, велел управляющему, что

ждал за ширмой: «Оставь ее, она неплоха, и расплатись с родителями. И пусть меня не

будят, - сварливо добавил даймё, - после обеда я поеду на прогулку в горы, а до этого

времени – дайте отдохнуть».

Он спал крепко, и, открыв глаза, прислушался – комнату заливало утреннее солнце, и в

перегородку кто-то осторожно скребся.

-Я же приказал, - измученно простонал Масамунэ-сан, - или я должен тут всем головы

отрубить, чтобы выспаться?

-Ваша светлость, - раздался испуганный голос управляющего, - тот священник..

-Воскрес из мертвых, как этот их бог? – кисло поинтересовался даймё.

-Нет, - слышно было, как управляющий сглотнул, - но вы должны это видеть.

Холмик на месте казни покрывали белые хризантемы - белые, как самый чистый снег, как

иней, как летние, пышные облака, что плывут над горами. Посередине, - даймё вгляделся, -

росли бронзовые, - роскошные, яркие, и крест, что они образовывали, было видно уже

издалека.

Толпа, что стояла внизу, молча смотрела на цветы, и даймё вдруг послышалось , что кто-то

сказал: «Чудо!».

-Кто посмел посадить? – ледяным голосом произнес Масамунэ-сан. «Кто посмел, я

спрашиваю!»

-Ваша светлость, - забормотал управляющий, - ни один цветок не смог бы так вырасти за

ночь…