О дьяволе и бродячих псах

Телефон не смолкал. У Агнес был свой резон установить его здесь, у малой железной двери, – где, если не в гараже тетушка проводила большую часть времени. Но теперь это казалось не лучшим ее решением, от продолжительных сигналов гудела голова. Нина завидовала тем, кто сумел погрузиться в сон мгновенно, а главное – беспробудно. Грейсон и Люциус давно уже забылись в объятьях Морфея.

Агнес выдернула телефонный кабель до того, как журналисты успели смириться с невозможностью получить хоть какие-то подробности происшествия на холме. В тишине послышалось равномерное дыхание спящих.

Джеймс вышел из темных недр захламленного угла, опутанный окровавленными бинтами. Почерневшие полосы материи обвивали грудную клетку и худой, жилистый торс. В руке демона виднелась книга.

Его спальный тюфяк располагался напротив Нины, но на расстоянии даже больше почтительного. Близкие и в то же время далекие соседи, в точности, как и до превращения отеля в дымящееся пепелище. Увидев, как озноб бьет Нину до костей, Джеймс небрежно набросил на нее второе одеяло, сам в тепле не нуждаясь. Он неуклюже сел на пустующий матрас, подняв облако пыли, раскрыл книгу и принялся читать вслух. Голос его звучал негромко, заходясь в низких, замогильных раскатах. Полные силы слова отдавали гулким эхом:

«… себя кляни!

Веленьям Божьим вопреки,

Ты сам, своею волей, то избрал,

В чем правосудно каешься теперь.

Куда, несчастный, скроюсь я, бежав

От ярости безмерной и от мук

Безмерного отчаянья? Везде

В Аду я буду. Ад – я сам. На дне

Сей пропасти – иная ждет меня,

Зияя глубочайшей глубиной,

Грозя пожрать. Ад, по сравненью с ней,

И все застенки Ада Небесами

Мне кажутся. Смирись же, наконец!

Ужели места нет в твоей душе

Раскаянью, а милость невозможна?

Увы! Покорность – вот единый путь…»12

Кто спал, тот набирался сил.

Кто не спал – слушал.

Ричард притулился в самом темном углу. Вжавшись спиной в стену, он запрокинул голову и сквозь стеклянный потолок глядел на звездное небо. Похоже, сердце его щемило от какой-то необъяснимой тоски.

Нина устало прикрыла глаза и низкий мягкий тембр унес ее в сон. Она проснулась, когда с крыши уже сочились рассветные лучи. Джеймс сидел, слегка подогнув ноги в коленях, и молчаливо перелистывал страницы. Он так и не смыкал глаз, охраняя сон других.

Агнес судорожно собирала багаж из всего, что могла счесть нужным. Глубокие вмятины дорожного саквояжа определенно давали понять, что он едва ли был заполнен наполовину. Рыжие кудряшки тетушки метались меж башен барахла, подобно горящему факелу. Нина растерянно оглядела демонов, не понимая эпического спокойствия с их стороны.

– Несс, ты что делаешь?

– Мне больше незачем здесь оставаться. Советую и тебе собрать вещи.

– С ума сошла, какие вещи? – из вещей у Нины остался только «магнум» за поясом и памятная пуля в нагрудном кармане рубашки.

Но Агнес сделала вид, что не услышала и вылетела на улицу. Беспомощным взглядом Нина обратилась к Грейсону в надежде найти поддержку; он же ответил ей холодом из-под насупленных бровей.

За ночь двор замело снегом. Ветер все еще носил пепел и гадкий жженый запах. Нина не глядела на припорошенные обломки, воображение и без того подкидывало виды обгорелых трупов. Она взяла конкретный курс на пламенную голову Агнес и пыталась догнать тетушку, пока та не исчезла за воротами. Несс спотыкалась, утопала в снегу и неуклюже пыталась удержать в руках саквояж.

– Объясни, что значит «незачем»?

Брошенные в спину слова подействовали на Несс, как тормозной кран. Тетушка резко остановилась и вихрем повернулась лицом к племяннице:

– Эстель не могла уехать отсюда. Куда бы она ни отправилась за пределы города, всегда просыпалась в одном и том же месте – здесь. А я… – тетушка, очевидно, подобралась к чересчур личному откровению и прикусила язык.

Но Нина настойчиво вперилась, буквально принудив продолжать:

– А я могла. Все это время. Прямо как твой отец. Разница лишь в том, что я всегда чувствовала себя обязанной, – из-за стальной брони вдруг показалась Несс, которой не чужда слабость. – Я чувствовала вину перед Эстель за то, что мне открыт весь мир, а ей просто не повезло. С рождения она была обречена на одиночество. Я бросила ее, было дело, и что с того? Стыд жрал меня изнутри, разве это жизнь? Это мучение, и только рядом с Эстель я прекратила его.

За воротами затормозило такси.

– Моя совесть чиста.

Нина пыталась прислушаться к словам сердцем, но какая-то стена внутри не позволяла проникнуться состраданием. Понимание обыденно достигло ступени разума. Вопросов не возникло. В глазах Агнес показалась признательность.

– Что-то грядет…