О дивный новый мир (Brave New World)

The scent organ was playing a delightfully refreshing Herbal Capric-cio-rippling arpeggios of thyme and lavender, of rosemary, basil, myrtle, tarragon; a series of daring modulations through the spice keys into ambergris; and a slow return through sandalwood, camphor, cedar and newmown hay (with occasional subtle touches of discord-a whiff of kidney pudding, the faintest suspicion of pig's dung) back to the simple aromatics with which the piece began.	Запаховый орган исполнил восхитительно бодрящее "Травяное каприччио" - журчащие арпеджио тимьяна и лаванды, розмарина, мирта, эстрагона; ряд смелых модуляций по всей гамме пряностей, кончая амброй; и медленный возврат через сандал, камфару, кедр и свежескошенное сено (с легкими порою диссонансами - запашком ливера, слабеньким душком свиного навоза), возврат к цветочным ароматам, с которых началось каприччио.
The final blast of thyme died away; there was a round of applause; the lights went up.	Повеяло на прощанье тимьяном; раздались аплодисменты; свет вспыхнул ярко.
In the synthetic music machine the sound-track roll began to unwind.	В аппарате синтетической музыки завертелся ролик звукозаписи, разматываясь.
It was a trio for hyper-violin, super-cello and oboe-surrogate that now filled the air with its agreeable languor.	Трио для экстраскрипки, супервиолончели и гипергобоя наполнило воздух своей мелодической негой.
Thirty or forty bars-and then, against this instrumental background, a much more than human voice began to warble; now throaty, now from the head, now hollow as a flute, now charged with yearning harmonics, it effortlessly passed from Gaspard's Forster's low record on the very frontiers of musical tone to a trilled bat-note high above the highest C to which (in 1770, at the Ducal opera of Parma, and to the astonishment of Mozart) Lucrezia Ajugari, alone of all the singers in history, once piercingly gave utterance.	Тактов тридцать или сорок, а затем на этом инструментальном фоне запел совершенно сверхчеловеческий голос: то грудной, то головной, то чистых, как флейта, тонов, то насыщенный томящими обертонами, голос этот без усилия переходил от рекордно басовых нот к почти ультразвуковым переливчатым верхам, далеко превосходящим высочайшее "до", которое, к удивлению Моцарта, пронзительно взяла однажды Лукреция Аюгари единственный в истории музыки раз - в 1770 году, в Герцоргской опере города Пармы.
Sunk in their pneumatic stalls, Lenina and the Savage sniffed and listened.	Глубоко уйдя в свои пневматические кресла, Ленайна и Дикарь обоняли и слушали.
It was now the turn also for eyes and skin.	А затем пришла пора глазам и коже включиться в восприятие.
The house lights went down; fiery letters stood out solid and as though self-supported in the darkness. THREE WEEKS IN A HELICOPTER . AN ALL-SUPER-SINGING, SYNTHETIC-TALKING, COLOURED, STEREOSCOPIC FEELY. WITH SYNCHRONIZED SCENT-ORGAN ACCOMPANIMENT.	Свет погас; из мрака встали жирные огненные буквы: ТРИ НЕДЕЛИ В ВЕРТОПЛАНЕ. СУПЕРПОЮЩИЙ, СИНТЕТИКО-РЕЧЕВОЙ, ЦВЕТНОЙ СТЕРЕОСКОПИЧЕСКИЙ ОЩУЩАЛЬНЫЙ ФИЛЬМ. С СИНХРОННЫМ ОРГАНО-ЗАПАХОВЫМ СОПРОВОЖДЕНИЕМ.
"Take hold of those metal knobs on the arms of your chair," whispered Lenina.	- Возьмитесь за шишечки на подлокотниках кресла, - шепнула Ленайна.
"Otherwise you won't get any of the feely effects."	- Иначе не дойдут ощущальные эффекты.
The Savage did as he was told.	Дикарь взялся пальцами за обе шишечки.