О хлебе, любви и винтовке

Намаюнас оглядел молодые, улыбающиеся лица бойцов и принялся угадывать, который из них больше всех похож на сына. Неторопливо изучал осанку каждого, рост, внешность, но ни один не мог сравниться с Бичюсом.

— Шагом марш!

Вышли пешком. Двигались против ветра. Лица раскраснелись, идти были трудно.

— Антисклеротический шаг, — улыбнулся Намаюнас ребятам.

«Прав Капустин — люди у нас замечательные, удивительные, незлопамятные, быстро забывают все плохое… Вот и старый комбриг. Бомбы откапывает, проржавевшие снаряды выпахивает. А в голове у него совсем не чины и не звания. Радуется, чертушка, что риск для солдата везде одинаков: и когда царя свергает, и когда фашистов бьет, и когда неразорвавшиеся снаряды уничтожает… Конечно, нелегко ему каждый день испытывать судьбу и дергать ее за хвост…»

Под вечер, усталые, добрались до лесничества, выставили посты и улеглись спать. Но Намаюнас не сомкнул глаз. Беспокоил ударивший внезапно мороз, волновало письмо Федора, он разрывался между мыслями об отыскавшемся сыне и о Бичюсе, который сидел в амбаре на голых досках в такую стужу. И еще многое ему не давало покоя…

Утром, когда пошли умываться, пришлось отбивать примерзшее к колодцу ведро. К полудню мороз немного отпустил, закружились редкие снежинки, а после обеда земля покрылась сверкающей под лучами солнца изморозью.

Вдруг за окном застучали по мерзлой земле подковы. С покрытого пеной коня соскочила крупная женщина. Войдя в сени, застучала по полу ногами, словно шла пешком, а не приехала на коне.

— Скельтис послал, — сказала она, запыхавшись, едва переводя дух. — Сам не смог, пальцы отморозил, горюшко-то какое…

3

Полдень. Солнце заливает землю. Бичюс прикрыл глаза, уронил отяжелевшую голову на грудь. Сон путал мысли, теплой, вязкой мглой окутывал тело. Альгис сопротивлялся изо всех сил, последним усилием воли стараясь поднять голову. Он двигал руками, ощупывая окружающие предметы, сам не понимая, зачем он это делает. Ему казалось, что он не спит. Но только казалось.

Скрипнула дверь. Бичюс вздрогнул. Ему и в голову не пришло, что этот звук разбудил его, так напряженно он слушал даже во сне, всем существом ждал этого звука.

Дрожащий голос затянул во дворе колядку. У двери стоял нищий. Жена Шкемы сунула ему через дверь кусок пирога. Нищий долго рылся в торбе и украдкой оглядывал все вокруг. Заглянул он и в окошко. Потом не спеша подался в обратный путь.

«Началось!» Альгиса от этой мысли бросило в жар.

Дрожащий голос, удаляясь, тянул колядку. Нищий шел медленно, ковыляя. На дороге, когда его нельзя было увидеть из дома, он вдруг преобразился: походка выпрямилась, он зашагал, как только что обученный новобранец, под его ногами весело захрустел снег. И опять все умолкло, снова все окутала праздничная тишина.

Альгис уже не спал. Он не мог устоять на месте. Во дворе пьяный Шкема изливался перед привязанной собакой:

— Только мы с тобой, Брисас, и охраняем добро. За каждый кусочек готовы горло перегрызть другому. А что получается? Ты в будке цепью привязан, а я к земле. До смерти так и останемся. Нет, нету больше уважения к хозяину, нету. Даже нищий и тот спину кажет. Нету, Брисас, уважения, хоть ты лопни…

Через полчаса за пригорком заржал конь. Вскоре показалась парная бричка. В ней сидели двое мужчин и две женщины. Пятый лежал у них в ногах и, казалось, был мертвецки пьян. Бричка завернула во двор к Шкеме. Навстречу приехавшим вразвалку направился Шкема. В руках он держал кувшин.

— Кто такие будете? Признавайтесь, какому богу молитесь, и заходите в дом… — начал было он и умолк, вытаращенными глазами уставившись на женщин, проворно достававших из-под одежды оружие и приближавшихся к нему широкими неженскими шагами.

— Черт тебя побери, Шкема! Так-то ты принимаешь гостей?! — загрохотал, словно бочка пустая покатилась, высокий, плечистый мужчина. — Что ты суешь нам водичку? Ты давай можжевеловку откупоривай!

«Трумпис!.. Вот тебе раз! — Альгис был неприятно удивлен. — Опять к бандитам перекинулся?! Ну, погоди у меня, осел ты этакий, поговорю я с тобой! — злился Бичюс, наблюдая, как коренастый мужчина сердитым взглядом остановил развеселившегося великана и, выскочив из брички, стал разминаться. — А это наверняка Вайдила. Ишь ты, какие патлы отрастил!»

Пока Шкема потчевал приезжих пивом, Вайдила успел осмотреть двор, проверить все и отдать распоряжения. Двое из бандитов, не распрягая лошадей, вогнали бричку в сарай и сами остались внутри, закрыв за собой дверь. Двое других подошли к амбару, подергали замок и подозвали Шкему.

— Ключики, дед! — протянул руку Трумпис.

Хозяин заспорил, но Вайдила подтолкнул Трумписа:

— Ну-ка, покажи, как действует твоя отмычка.

Великан поднял железный шкворень, просунул его в дужку замка и повернул. Замок отвалился вместе с пробоем.

— Получай! Исправишь, — ободрил великан огорченного Шкему.

«Ничего себе засада! Сами теперь, как в мышеловке, сидим». Альгис осторожно прокрался в свой угол. Внизу топотали, стучали чем-то. Послышался тонкий и хриплый простуженный голос: