О хлебе, любви и винтовке

— Пока они там напируются, пока перины пролеживать будут, мы тут с тобой, чего доброго, в ледышки превратимся.

Заскрипели ступени. Альгис замер, приподняв автомат. Над входом мелькнула голова и исчезла. Внизу грохотал Трумпис:

— Не пропадем! У меня в кармане фляжка припасена. И на свеженинке сидим! — Послышалось бульканье и шумные глотки.

— Не вылакай до дна! — хрипел его напарник.

Альгис приник к щели, еще раз осмотрел двор и округу и заметил идущего со стороны школы Скейвиса. Его сопровождал только один из дружков, невысокий съежившийся человечек. Второй, видно, остался в тайнике.

«Подрезали мы вам крылышки! — Альгис глянул через щель в полу. На последней ступеньке лестницы сидел простуженный бандит, осторожно прихлебывая самогонку. Напротив него, навалившись на бочку, Трумпис резал сало. — Шли за двумя, а тут — целая стая. Неужели Намаюнас просчитался? А вдруг Арунас застонет, ведь там, в сарае, тоже двое?.. — Страх выгнал Альгиса из тайника и подтолкнул к лестнице. — Нужно побыстрее что-то делать!» Но двигался он осторожно, боясь, как бы не скрипнула доска, нащупывая удобное место для каждого шага. И все же доска заскрипела.

— Слышишь? — окликнул Трумписа хриплый.

— От холода… — отмахнулся Трумпис.

— От холода так не скрипит.

— Ну, значит, от ветра. Ну и трус ты, браток. Какой осел тебя Перкунасом[32] прозвал только! Пей!

«Стрелять! Нет, нельзя. Ни в коем случае! — остановил себя Альгис. — Напасть? А если не испугаются? Если первыми стрелять начнут? Тогда всему конец…»

Оружие бандитов лежало в стороне.

— Послушай, Перкунас, куда вы девали мою Гене? — спросил Трумпис напарника.

— А, не морочь себе голову. Ей не приходится трястись, как нам с тобой.

Великан выругался, резким жестом провел рукой по лицу.

— Не боялся бы я за нее — раздавил бы тебя, как слизняка. — Перкунас в ответ забулькал самогонкой. — Если бы я только знал… — Трумпис, не окончив, выпил остатки из фляжки.

Взгляд Бичюса вдруг остановился на стоявшем рядом огромном мешке с горохом…

«И сидит он как раз под самым люком…» Альгис прочно стал на балку, крепко обхватил мешок и потянул — по сантиметру, по два тянул, к лестнице. В глазах позеленело, заныла спина, в боку закололо, сердце подпрыгнуло и забилось у самого горла. Но он все тянул упорно и непрерывно, чувствуя, как от страшного напряжения дрожит каждый мускул, каждая жилка. Громко перевести дух он не мог. Дотянув мешок до отверстия, Альгис мельком глянул вниз — простуженный бандит, наклонив голову, резал охотничьим ножом хлеб, — приподнял мешок и столкнул. Бандит крякнул под ударом свалившейся ему на шею тяжести. В тот же миг Альгис оказался внизу.

— Ни звука! — Бичюс уперся автоматом в грудь остолбеневшего Трумписа.

— Ха! — вытаращил глаза Лаймонас. — Ха-ха-ха! Длинный Черт?..

— Молчи, говорю! Снимай пояс и вяжи своего дружка. Ну!

Трумпис отвалил мешок и наклонился над Перкунасом.

— Связывать его нужды нет, комсорг. — Он выпрямился, доставая головой до потолка.

— Кому я сказал?!

— Так ведь он уже готов: нож по рукоятку вошел… как в сало.

Альгис держал автомат наготове и не знал, что делать дальше. Подойти к Трумпису и связать его? Побоялся. Оставить как есть? Так ничего из этого не получится. А стоять и караулить каждое движение великана Бичюс не хотел.

— Повернись спиной! — приказал Альгис. — И сними шапку. — Трумпис колебался. — Шапку!

Бандит сдвинул треух и втянул голову в плечи. Альгис взвел предохранитель, ухватил автомат за ствол и, размахнувшись, ударил. Трумпис в последнее мгновение качнулся в сторону, удар пришелся ему по плечу. Молниеносно повернувшись, Лаймонас ухватил автомат.

— Я знал, что не станешь стрелять, — миролюбиво пророкотал он, но Альгис уже целился в него из пистолета, который ему дал на прощанье Намаюнас.

— Ни с места!

— Так ведь все равно ты не можешь выстрелить, — ухмыльнулся Трумпис. — А мне вот приказано стрелять, ха-ха-ха! — рассмеялся он своим громыхающим смехом. Он положил Альгисов автомат на пол. Альгис отступил на несколько шагов. — Вяжи, не бойся, ничего тебе не сделаю! — добродушно сказал Лаймонас. Бичюс колебался. — Ну, чего ж ты? Я и сам тебя искал. — Альгис приблизился. Трумпис скинул полушубок, поднял рубаху и, повернувшись к Альгису, обнажил спину. Вдоль и поперек краснели кровавые полосы. — Тридцать шесть отметок положили: десять за бога, десять за родину, десять за здоровье Вайдилы, а остальные — на заднице прописаны, чтобы голова варила. — Он загрохотал. А когда повернулся, Альгис увидел у него на глазах слезы. Наверное, даже у могилы матери этот человек грохотал бы, как пустая бочка, и утирал бы рукавом слезы. — Генуте, жену мою, с девчоночкой в лес увели, а дома оставили мне записку, чтобы возвращался к ним. Вот и весь сказ, комсорг.

— Ну, высказался, все…

— Пойми, комсорг, среди людей живу… — Трумпис снова рассмеялся. — Ну и мастак ты, Длинный Черт! Ловко придумал с мешком!.. Как в сало, вошел нож…

— Больше не будет жрать с кинжала.

— А Генуте прячут, сволочи. Меня шомполами исповедовали, грехи отпустили и снова в отряд приняли. Людей у них, паразитов, маловато.