О моей жизни

Ни один монах не мог войти в город или покинуть его, не лишившись коня или одежды. Как виновные, так и невинные собирались в Сен-Венсане с горами добра. Скольким монахам, Господи Боже, угрожали мечом жаждавшие их жизней и имущества! Гийом, сын Адуина, забыв об избавлении, дарованном ему Богом, позволил сторонникам убитых дворян Гвимара и Ренье схватить и осудить одного из своих близких друзей, которому он гарантировал безопасность и был связан с ним присягой. Сын кастеляна привязал одного человека за ноги к лошадиному хвосту; его мозги разлетелись в разные стороны, а затем его отправили на виселицу. Этого человека звали Робер ле Мангёр, и он был богат и честен. Дворецкого видама по имени, если не ошибаюсь, Эврар, слугу, убившего своего хозяина в тот же день, когда они вместе пообедали, тоже вздёрнули на виселицу. И других предали такой же смерти. Невозможно объяснить, что произошло, ведь наказанию подвергались и виновные, и невинные.

Известно, что Томас вошёл в город на следующий день после резни — то есть, в пятницу, покинул его в субботу, а в воскресенье Бог незамедлительно покарал их за великое злодеяние. Это происходило в 1112 году от Рождества Господня, с пятницы на Пасхальной неделе по 29 апреля[456].

Несомненно, епископ был крайне легкомыслен, так что любая дурацкая мысль, пришедшая ему в голову, тут же слетала с его языка. Я видел, что моя кузина, та самая, которая вышла замуж в Лане, держала себя с максимально возможной скромностью, но он унизил её в моём присутствии, назвав «грязной крестьянкой», поскольку та не реагировала на замечания и взгляды прохожих и не старалась привлечь его внимание, как другие женщины. Или вот другой пример. Я написал книгу о крестовом походе на Иерусалим и послал её ему, когда он попросил посмотреть; он был крайне рассержен, увидев во введении посвящение моему господину епископу Лисиарду Суассонскому.[457] Он не соизволил читать её дальше, хотя ценил мои другие небольшие труды сильнее, чем они того заслуживали. Будучи успешным в накоплении богатств, он быстро спускал всё на бесполезные вещи. Но эти дурные поступки рано принесли свои плоды.

Следует иметь ввиду, что это зло не произрастало лишь из него одного, но также было следствием мерзости остальных; можно сказать, всех людей. Нигде во Франции не случалось такого преступления, как в Лане. Незадолго до того, как это произошло, одного священника, сидевшего у очага в собственном доме, убил ударом сзади мальчик-слуга, с которым тот был очень близок. Подняв тело, мальчик спрятал его в потайном чулане и запер его. Когда соседи, не видя хозяина несколько дней, спросили слугу, куда тот делся, он соврал, ответив, что тот ушёл по каким-то делам. Когда из-за сильного зловония стало больше невозможно прятать тело в доме, он собрал пожитки хозяина, положил тело лицом в пепел очага, сорвал висевшую сверху полку-сушилку, чтобы сделать вид, будто она упала и убила его, и сбежал с хозяйским добром.

Перед началом каждого месяца деканы разбирали дела священников в своих округах.[458] Когда один бургундский священник, чрезмерно словоохотливый и пронырливый, обвинил соседнего священника в каком-то пустяке, декан оштрафовал того на шесть монет. Более чем немного раздосадованный штрафом, потерявший деньги священник дождался в засаде бургундца, когда тот возвращался ночью домой. И когда бургундец направлял стопы домой с фонарём в руках, он ударил его сзади по затылку дубинкой, и тот умер, не успев позаботиться о своей душе.

Был случай, когда один священник, ненавидевший другого, приказал своему служке пустить в того стрелу, когда тот служил мессу у алтаря.[459] И хотя тот не умер от раны, всё же подстрекатель имел повод и намерение убить человека и не был неповинен в человекоубийстве и неслыханном среди христиан святотатстве. Рассказывали и о других подобных случаях, происходивших в этом округе в это время.

Также случались и видения, предзнаменовывавшие описанное мною злодеяние. Одному человеку привиделся лунообразный шар, упавший на Лан, что предвещало внезапную вспышку восстания в городе. Другие наши монахи видели три у подножия распятия в соборе Нотр-Дам три больших бруса, расположенных в ряд. Кроме того, то место, был убит Жерар, казалось, было обагрено кровью. Распятие символизировало кое-какого высокопоставленного церковника, которому противостояли три бруса: его нечестивое вступление в должность, его грех в отношении Жерара и, наконец, его поведение в отношении народа, ставшее камнем преткновения, приведшим к его концу. Место, на котором был умерщвлён Жерар, было окровавлено, потому что совершённое злодеяние не осталось безнаказанным.