– Куда?! – закричал он. – Да что ты за ничтожество такое? Как ты такой уродился, ублюдок? От кого? Может, тебя в роддоме подменили? Ну какой из тебя Шаашуа? Ты никто, ноль, позор семьи! Вставай, сука!
Яки поднялся с кровати и принялся молча одеваться. Брат продолжал ругаться, нервно бегая по комнате.
– Ну, оделся? Пошли! – он схватил Яки за локоть.
Яки выдернул руку и, перехватив автомат, точным движением ударил брата прикладом по голове. Тот отшатнулся.
– Вон! – коротко скомандовал Яки, угрожающе поднимая ствол.
– Ты на кого оружие поднял? – изумленно проговорил брат. – На меня, на старшего? Здесь, в доме родителей?
Он попятился к двери. – Вон! – повторил Яки.
Затем он проверил карманы и вытряхнул из них все лишнее – документы, солдатские памятки, фотографии Иланит. В гостиной, держась за затылок, расхаживал брат, отец молился в углу, мать плакала на кухне.
– Ты куда? – спросил брат издали.
– Пойдешь за мной – пристрелю, – спокойно пообещал Яки и вышел.
На улице он сел в первый попавшийся автобус, доехал до конечной и пересел на другой маршрут, столь же случайный. А потом… – потом была снова конечная, и ливень, и назвавшийся Призраком противный ашкеназ со своими идиотскими шуточками про душ в одежде. Душ в одежде. Если бы сейчас можно было вернуть все назад, он без колебаний встал бы под этот чертов душ. Если бы… Яки неприязненно покосился на сидевшего рядом парня – нет, тот смотрел в сторону. Даже подраться не удалось напоследок. Непруха, вечная непруха…
Ливень между тем не унимался, оглушительно барабанил по гофрированной кровле, захлестывал внутрь, лез в щели и вообще хулиганил, как мог. Время от времени он слегка ослабевал, словно отворачивался, подыскивая для себя другие, более свежие барабаны, но тут же, не обнаружив ничего подходящего, возвращался с прежней энергией, и тогда несущийся по мостовой поток вновь начинал вскипать крупными куполами пузырей.
В один из таких перерывов подъехал форд-транзит с табачной рекламой на боку. Парень-ашкеназ вскочил и побежал к приоткрывшейся дверце. Изнутри выглядывал пожилой раздраженный водитель.
– А этот тайманец – что, тоже с тобой?
«Это ведь он обо мне…» – с удивлением понял Яки. Призрак промолчал, стряхивая воду с волос.
– Эй ты! – крикнул шофер. – Чего ждешь? Давай в кабину – в фургоне ящики!
«Почему бы и нет? – подумал Яки, поднимаясь со скамейки и выходя под дождь. – Какая разница – где?»
Он влез в кабину.
– Все сиденье залили, – проворчал водитель. – На хрена тебе солдат, Призрак? Да еще и голанчик? Эти только бунтовать и умеют. Вчера по радио слышал – целое отделение слиняло.
– Ты знай рули, Шимшон, – хладнокровно отвечал ашкеназ. – Твое дело лошадиное.
Они проехали блокпост и медленно покатили по пустому шоссе. Шофер злобно бормотал что-то себе под нос, Призрак молча смотрел прямо перед собой. Работал обогреватель, от мокрых брюк поднимался пар, за стеклом метались туда-сюда дворники, как метроном гипнотизера.
Яки проснулся от толчка – форд съезжал на обочину.
– Приехали, выметайтесь!
Они вышли под дождь, и вредный шоферюга с видимым удовольствием газанул, окатив их на прощанье из-под колес грязной смесью гравия и воды.
– Нам туда, – сказал парень, указывая на едва заметную в темноте тропинку. – У меня фонарь, ты не думай.
– Это тебе туда, – поправил его Яки, – а мне в другую сторону. Бай, ашкенажоп!
Он пересек шоссе. Кювет с этой стороны был куда глубже – вода доходила выше колен, но Яки плевать на это хотел. Он и без того вымок до нитки и дрожал крупной дрожью, прямо-таки вибрировал. Если бы не чертов обогреватель в кабине… – после него холод казался и вовсе невыносимым. Чем лучше живешь, тем труднее умирать. Выбираясь из кювета, он несколько раз срывался вниз, скользя по мокрому глинистому склону и в кровь царапая руки. Со стороны он наверняка напоминал нелепого забулдыгу, который по пьяни свалился в канаву и теперь безуспешно пытается вернуться на дорогу. К счастью, вокруг не было никого, кто видел бы его позор, его суетливую, недостойную человека возню. Никого – кроме разве что придорожного фонаря, но и это казалось слишком.
Наконец ему удалось выбраться; задыхаясь от ливня, Яки быстро двинулся прочь от шоссе, в плотную скользкую темь. Он шел, не видя, куда ставит ногу, спотыкаясь, падая на четвереньки и продолжая наугад и на ощупь. Небо над головой вновь раскололось кривым ослепительным деревом, увенчанным черной кроной мощных грозовых туч, и, расколовшись, высветило бледную морщинистую землю, взбесившуюся воду потопа и его – маленькую одинокую фигурку на глине, перемазанную глиной, жрущую, пьющую, мнущую глину, становящуюся ею, ползущую в себя самое. Яки приподнялся на коленях.
– Ну, сделай это сам! – крикнул он в небо. – Сделай! Так будет проще…
Но вокруг уже опять клубилась лишь мокрая склизкая темь без земли и без неба – лишь вода и глина, глина и вода – без конца и без края.
– Что же ты? Я ведь всегда был громоотводом.
Это ведь ты сделал меня таким. Почему же теперь ты бьешь мимо? Почему?..