О первых началах

Следовательно, нет двух плером смешанного — единства и раздельности, как это имеет место в уме, а есть всего лишь целое и несмешанное — в том смысле, что смешение проявляет себя только как первое своеобразие. В самом деле, оно не возникает так, как возникает смешанное из множества вещей, слитых воедино (ведь такое утверждение не будет верным даже в применении к смешению в нашей душе), и не происходит от чего-то множественного, одновременно с единым проявляющего себя там в согласии с истиной,— ибо подобные представления о разделении мы относим на его счет по аналогии с умом. Впрочем, подобно тому как многое мы рассматривали в качестве некоего единого и законченного своеобразия, как единое являющегося всем, точно так же смешанное мы будем понимать как единое, простое и несоставное своеобразие, оказывающееся при этом в своей простоте всем — с тем лишь уточнением, что оно существует собственным, присущим всему как смешанному способом. Ведь смешанное — это по преимуществу все, причем предшествующее тому, которое называется всем, идущим впереди всего по отдельности. Всем оказывается также второе начало, но как более простое. В самом деле, оно пребывает, подобно объединенному, не только в нерасторжимости — как общий порядок и, если позволено так выразиться, как сплоченность, но просто как несопоставимая с многим беспредельность и превышающая всякую границу безграничность, ибо сама всеохватность всего оказывается неким рубежом. Помимо них, всем является и первое начало, но как нечто еще более простое, поскольку оно все равно оказывается началом, но неопределенным и не заключающим в себе все,— как, конечно же, единое в его предшествующей беспредельному простоте; оно пока не разлито во многом, но в значительно большей мере обособлено от присутствующего в смешанном объединенного порядка всего; в этом порядке объединенное заняло положение некоего подобия скрепы, препятствующей растеканию многого и проявлению его беспредельной природы; многое, как мы полагаем,— это как бы течение единого[439], и вот это-то течение, но уже словно застывшее, мы и называем смешанным и первым объединенным. Поэтому все то, что мы выше, проводя разделение смешанного, говорили о его составе, с тем чтобы начать мыслить само смешанное, сейчас, на основании этого рассуждения, мы сводим к единому и нерасторжимому своеобразию смешанного и к подлинно умопостигаемой вершине всего. Я призываю богов быть снисходительными к слабости вот этих размышлений и тем более объяснений. Ведь без этой противоречивой твердыни рассуждений и без их вынужденно безыскусной метафоричности мы, пожалуй, не смогли бы указать ни на что как на первейшие начала[440]. Да пребудет с нами милость богов!

5. Смешанное в представлении Платона, пифагорейцев и самого Дамаския

57. Точно таким же образом мы будем проводить рассмотрение смешанного, образующегося из стихий, и в том случае, если двумя началами кто-либо будет полагать предел и беспредельное, каковым, похоже, является мнение Платона: как превращение растекания беспредельности при посредстве имеющих облик предела уз в некое иное, единое своеобразие того, что ограничено пределом, в котором пребывают и сам предел и беспредельное[441]. В самом деле, ограниченное пределом не есть ни предел, ни беспредельность, оно составлено из них. Итак, пусть на равных основаниях с тем, что объединенное мыслится простым и несоставным, смешанное из предела и беспредельного считается предшествующим им обоим, ибо в нем нет еще их разделения, но имеется лишь само смешанное, стоящее впереди них.

То же самое рассуждение будет верно и применительно к синтезу, речь о котором заходит вследствие нашей слабости в мысли[442], и к чистой простоте смешанного. И если кто-нибудь представит в качестве двух начал монаду и неопределенную диаду, то он будет рассматривать составленную из них объединенную триаду[443] не как нечто, возникшее из трех определенных вещей, а как то, что выступает в триаде самим единым и по этой причине пребывает как бы единым триадическим своеобразием, представляющим все в виде этого самого единого.