То, что, по всей видимости, и Платон высоко оценивал эту гипотезу[571]
,— то есть полагал, что первое не пребывает ни тем, ни другим, второе оказывается составным как объединенным, а третье является самим по себе и тем и другим вместе взятыми,— он показал, подвергнув отрицанию в связи с первым определения «сущее» и «единое», поместив в середине единое сущее и вслед за этим выделив единое и сущее вместе с некой инаковостью, в каком-то смысле различающей и в действительности как-то определенной, поскольку в таком случае мы, хоть и с трудом, но смогли бы избежать древней апории[572]. В самом деле, разве первое сущее, которое, как мы полагаем, есть объединенное, можно было бы без оговорок поставить первым как сущность жизни и ума, если бы в этом случае не было никакой определенности, хотя бы связанной с тем, что жизнь отлична от ума, а сущность — от жизни? Далее, разве могла бы существовать такая определенность, если бы не было никакой инаковости? А совершенное первое объединенное — разве могло бы оно быть определенным в соотнесенности с иным? Таким образом, очевидно, что только сущность как таковая соотносится с жизнью, поскольку лишь тогда последняя наблюдается наряду с жизнью как собственным признаком и с некой инаковостью, и что подлинное объединенное — это не жизнь, не ум и не сущность, за исключением того лишь случая, когда последняя выступает как причин-отвующая в силу либо аналогии, либо видимости. Философы иногда говорят и об этом, однако только как обо всем в нерасторжимости и как о предшествующем всему объединенном превосходстве. Объединенное потому и не противостоит ничему, что является всесущим, противостоящим разделенному, располагающемуся в наших мыслях. Итак, вот что нужно по возможности иметь в виду относительно объединенного, предшествующего единому и сущности.Если в предыдущих рассуждениях мы принимали третье начало за объединенное в качестве сущего и представляли его как двоякое: с одной стороны, как сущностное, а с другой — как единичное, то сейчас, возводя эти два взгляда на третье начало к предшествующему им обоим единому и располагая их ниже умопостигаемого, по поводу и умопостигаемого, и совершенно объединенного, и рассеянного вокруг блага мы, похоже, высказали мнение, созвучное Платоновому, а в согласии с Ям-влихом вверху расположили наисвященнейшие из умозрительных предметов. Впрочем, вышеприведенные умозаключения мы легко сведем к тем, которые были высказаны только сейчас. В самом деле, все, что было тогда сказано, относится к первому смешанному; первое же смешанное в нынешних рассуждениях было представлено как предшествующее единому и сущему подобие составного.
Четвертая часть
ОБЪЕДИНЕННОЕ КАК УМОПОСТИГАЕМОЕ
70. После того как мы, побуждаемые к этому рассуждением, совершили согласное с природой восхождение к наисвященнейшей и более всего объединенной вершине ипостаси отдельного, которая неким образом оказывается разделенной, давайте теперь, насколько мы вправе это сделать, исследуем соответствующее ей умопостигаемое.
1. Проблема познаваемости объединенного
Так вот, в том, что ни мнением, ни разумом, ни принадлежащим душе умом, ни мышлением с рассуждением[573]
объять его невозможно, так же как невозможно постигнуть его на наблюдательном посту[574] ума, а также цветом ума[575], при его непосредственном узрении (έπιβολή) вообще и в том, что оно не является познаваемым ни в опоре на нечто определенное, ни в соприкосновении с ним, ни каким-либо иным сходным образом, необходимо согласиться с великим Ямвлихом, придерживающимся такового мнения. Однако ему прежде всего необходимо было бы задать вопрос, будем ли мы говорить, что оно вообще-то познаваемо и его результатом оказывается то умопостигаемое, которое служит предметом мышления, причем объединенного и в единой умопостигаемой простоте предшествующего всем мыслям вообще, или же что оно непознаваемо, поскольку, как он говорит, скреплено неизреченным началом и благом, и что оно производит и порождает ум, соотносясь с ним как само благо и потому будучи вожделенным предметом устремлений этого самого ума, причем не в качестве мыслящего, а в качестве существующего[576]. Ведь когда этот муж, казалось бы, одновременно склоняется и к тому и к другому мнению, он, скорее, заставляет делать это нас самих, пребывающих в нерешительности в отношении соответствующего единого понятия; разум, если он в надлежащей мере искушен, будет испытывать сильное влечение к каждому из этих мнений.