О первых началах

Ясно, что все это сказано относительно умопостигаемого и того знания, которое способно его познать, поскольку здесь предполагается, что знание, противоположное умопостигаемому,— так как такое знание излишне опирается на нечто познаваемое,— не спешит сделать умопостигаемое своим и на это способно только то знание, которое уже отбросило в восхождении к нему в простоте ради него самое себя и предпочитает быть скорее умопостигаемым, чем умным. В самом деле, в этом случае между ними нет различия, разобщающего их, и знание, будучи объединенным, стремится излиться в виде всего в само объединенное, подвергнув отрицанию определенность,— будь то свою собственную, будь то относящуюся к мыслимому, поскольку домогается оно не сущих, а не-сущих предметов. И это знание, будучи, конечно же, более всего и в самую первую очередь простым и первичным, не проводит дополнительных изысканий, поскольку по природе оно прежде всего родственно умопостигаемому и является не таким, каким оказывается умное знание, а таким, которое можно было бы восславить как подлинное умопостигаемое, связанное с нерасторжимостью умопостигаемого как такового.

Во облаченьи доспехов, во цвете, средь шумного света,

Вооружившись трезубцами, ум и душа всеоружно

Символ всеобщности оборотили к уму и не ходят

Поодиночке к огненным струям — лишь купно[593]

Нечто похожее говорит относительно этого знания и дарующий оракулы бог. Потому-то и не следует опасаться, что к объединенному будет применена присущая знанию эйдетическая описательность,— ведь подобное знание не является тем, которое в состоянии описать умопостигаемое, скорее оно само описывается и определяется им — до такой степени, до какой привносит в созерцание самое себя.

1.4. Обсуждение аргументов против познаваемости объединенного

71. Так что же? Не является ли это знание неким восприятием умопостигаемого и его описанием? Да ведь любое знание, зависящее от познаваемого, скорее всего каким-то образом придает самому познаваемому некую форму[594], что же касается объединенного знания об объединенном, то оно возникает, вероятно, при посредстве упрощения самого себя в единении с тем, а правильнее говоря, в отказе от самого себя, как бы в растекании по нему, в попытках при посредстве собственной неописуемости достигнуть той, которая принадлежит ему, и тем самым стать умопостигаемым в самом себе, поскольку при этом само знание выступает как результат умопостигаемого.

Впрочем, и идиома возвращения не является вообще несвойственной умопостигаемому. В самом деле, даже если оно есть объединенное, все равно в нем существует что-то похожее на объединенный выход за свои пределы, оказывающийся еще и неким подобием родовой муки для выхода низшего за свои пределы. Ибо и пребывание его самим собой является как бы причиной для всякого другого пребывания собой и, стало быть, его возвращение, причем скрытое, также выступает как бы причиной возвращения как такового. Ведь, вообще говоря, объединенное оказывается потомком предшествующего ему так называемого единого, и, как это и положено говорить, оно появилось от него на свет в той мере. в какой может произойти выход единого за свои пределы; по отношению же к тем началам, которые хотя бы в каком-нибудь смысле уже стали определенными, оно еще пребывает подле единого и по природе сосуществует с ним, поскольку и на свет-то оно появилось лишь в той степени, в какой пребывает в едином и никоим образом не совершает выхода за свои пределы.