О первых началах

Итак, если объединенное обретает сущность в неколебимости, свойственной единому, подобно тому как это происходит при выходе за свои пределы со средним родом богов[595], а с родом умных богов — в возвращении, причем именно потому, что и они проявляют себя в пребывании,— то и в нем содержится нечто первое, промежуточное и последнее — в качестве подобия причин и совершенно таинственным образом; вот это-то нечто и есть то, что, как мы говорим, пребывает собой как объединенное. Следовательно, не получается ли так, что какое-то возвращение к нему выглядит как подлинно умопостигаемая истина, а вовсе не как возвращение, связанное с мышлением,— ибо объединенное вообще не выступает как познаваемое, поскольку названные моменты в нем как бы слиты и наряду со всем остальным поглощены единством? Стало быть, то, что существует в объединенном, скорее всего является даже и не знанием как таковым, поскольку знание — это одно среди многого, происходящего от предмета познания; оно, похоже, является третьим после него. Оказывается оно также третьим и среди возвращений к нему, так как ему предшествует жизненное возвращение, а впереди того стоит сущностное, и в соответствии с ним мы говорим о сущем-в-себе, в согласии же с тем, которое было названо до него,— о живом-в-себе, а с низшим — о познающем-в-себе в смысле изречения «познай самого себя»[596]. Эти три вида возвращения соотносятся между собой так же, как ум соотносится с жизнью, а жизнь — с сущностью. Следовательно, знание оказывается девятым после первой сущности, кото-рои, как мы говорим, является познаваемое[597].

Стало быть, разве могло бы рассуждение, посвященное объединенному, допустить наличие в нем столь значительной раздельности? Похоже, в ответ на попытки такого объяснения необходимо сказать, что сами мы не можем определиться в отношении его, поскольку в применении к нему уже отказались от знания всяческих «сколько» и «каково»[598], но еще не выработали умопостигаемого мышления, так же как не имеем мы мышления и разумного, и низшего, поскольку у нас нет в чистом виде и подходящего для него логического мышления, а даже если оно и есть, то, разумеется, лишь такое, которое надеется углядеть издалека нечто истинное и только в этих надеждах достигает цели такого упования. Умопостигаемое является всем, но, как гласит оракул, умопостигаемым образом. Значит, в нем имеется вершина — как бы сущность, оказывающаяся объединением единого и сущности, причем предшествующим и тому и другой, и середина — то, что предшествует жизни и определенному в согласии с ней единому; эта самая объединенная жизнь одноименна[599] двум низшим видам жизни, поскольку сама не является ни одним из них, но предшествует им. Стало быть, в таком случае есть и третье — умопо

стигаемый ум, который оказывается умом и мыслящим единым в их единстве как предшествующее и тому и другому составное; знание его не является единичным и не принадлежит зависящему от него уму как таковому — напротив, оно само предшествует этим двум видам знания как единое и объединенное, ибо находится не в каком-то ином по сравнению с объединенным положении, а в таком, каковое ему некоторым образом могло бы соответствовать. Действительно, вот такое познаваемое и выступает предметом этого знания — не единичного, не принадлежащего уму и не связанного с сущностью, а, как было сказано, объединенного. Итак, познаваемое в данном случае не есть результат ни низшей сущности, ни объединенного единого в ней — оно предшествует им обоим и благодаря лучшему является простым познаваемым, ибо выступает как принадлежность простого сущего; таково объединенное, если оно действительно не оказывается ни единичным сущим, ни чем-то, как бы несущим в себе названное единое[600].