О поэтах и поэзии

«Прохожий застынет и спросит тепло: / – Кто это умер, приятель? / Герои ответят: / – Умер Светлов. / Он был настоящий писатель». Эта шутливая автоэпитафия из стихотворения 1927 года «Живые герои» вполне справедлива: Светлов написал мало, и процент шедевров в его трехтомнике 1973 года – самом полном на сегодня собрании его сочинений – сравнительно невелик, но подлинность важней количественных факторов. Он был именно настоящий поэт, и больше скажу – поэт с чертами гения, и есть в его биографии характерное сходство с судьбой другого удушенного гения – Олеши. Тот тоже не мог писать в атмосфере тридцатых, искал спасения в драматургии (малоудачной), поскольку пьеса кормит лучше романа, одну напишешь – несколько лет питаешься; оба спивались, но так и не спились, поскольку, как справедливо заметил Валерий Попов, настоящий писатель ко всему, кроме литературы, относится по-дилетантски и даже полноценный запой ему не удается. Обоих помнят по нескольким расхожим и тоже не самым удачным цитатам: «Она прошумела мимо меня, как ветка, полная цветов и листьев» или «Гренадская волость в Испании есть», – и по множеству ресторанных острот, причем приписываются они обоим. «Швейцар, такси!» – «Я не швейцар, я адмирал!» – «Тогда катер». Сказал Олеша, но многие на моей памяти приписывали Светлову. Кстати, едва ли не больше всего в разговорах о нем раздражает меня это неизбежное упоминание о его остроумии: все равно что считать Достоевского гением рулетки, а Менделеева – непревзойденным изготовителем чемоданов. Было у них такое – назовем это хобби, – но, как в анекдоте, «Петр Ильич Чайковский дорог нам не только этим». Главное же – эти светловские шуточки (как он и задумывал, собственно) отвлекают наше внимание – как успешно отвлекали внимание современников – от подлинного и глубокого трагизма его судьбы. Они как-то мельчат его облик. Наверное, есть своеобразное мужество в том, чтобы сказать другу, собирающемуся навестить Светлова в больнице: «Старик, приходи с пивом, рак уже есть». Но как-то это… Грубо говоря, ему такое позволено, потому что он хозяин своей судьбы и вправе обставлять свою смерть любыми шутками; но нам, знающим его масштаб, это непозволительно. В одних женских мемуарах о нем я прочел: да, поэт он был не самый большой, но талантливый… Слово «талантливый» в разговоре о поэте почти оскорбительно, все равно что слово «умненькая», когда речь идет о студентке. Есть в нем налет снисходительности. Светлов был задуман поэтом есенинского масштаба, думаю я, и если он не ошарашивает читателя водопадом метафор, так ведь надо помнить, что время имажинизма закончилось уже в начале двадцатых, и следующему поколению советских поэтов – 1903–1910 годов рождения – надо было учиться говорить просто, почти буднично: время предполагало именно такую, скрытную, мужественную стратегию. И дело не только в эзоповой речи, в умолчаниях и шифровках, а в том, что пышная образность на излете Серебряного века была уже моветонной.

2