О скупости и связанных с ней вещах. Тема и вариации

Когда он вступает в сюжет – здесь я не могу уделить внимание сложной повествовательной стратегии, историю о Гобсеке рассказывает Дервиль в конце длительного вечера в салоне виконтессы де Гранлье, представительницы одной из ключевых семей, членов которой мы без конца встречаем во множестве романов «Человеческой комедии», и рассказ Дервиля имеет решающие последствия для свадьбы дочери виконтессы: когда Гобсек предстает перед нами, кажется, речь идет о виньетке, о портрете некого чудака, сошедшего с какой-нибудь рембрандтовской картины (Рембрандт упоминается дважды, в начале и в конце [Бальзак 1989], и это неслучайно, поскольку Гобсек – голландский еврей). Все черты относятся к самому существу скупца: колорит, когда мы входим в его комнату, пронизан серостью (бледность, землистый цвет, позолота, потерявшая свой блеск, пепельно-серый, желтые глаза…), он прячется от солнца так же, как вампиры[101]. «Возраст его был загадкой: я никогда не мог понять, состарился ли он до времени или же хорошо сохранился и останется моложавым на веки вечные» [Бальзак 1989]. Скупец, хотя и неопределенного возраста и вне времени, но все-таки старый, старый издавна и по определению. Его пол? «Иной раз я даже спрашивал себя, какого он пола. Если все ростовщики похожи на него, то они, верно, принадлежат к разряду бесполых» [Там же]. Скряга также вне пола, hors-sexe. Кажется, что его характеризуют старость вообще и пол вообще, без возможности различия. Поведение? «От первой минуты пробуждения и до вечерних приступов кашля все его действия были размеренны, как движения маятника. <…> он берег жизненную энергию, подавляя в себе все человеческие чувства» [Там же]. Его квартира была скромной и обветшалой, никто никогда не мог бы догадаться о его богатстве. Дервиль никогда не видел при нем денег, и в отличие от «классических» скупцов тот хранил свое золото в «подвалах банка» [Там же]. Но если золото невозможно было увидеть, то с ним самим произошел удивительный поворот: «cet homme qui s’était fait or» («человек, обратившийся в золотого истукана») [Там же], – говорит Бальзак, – сам стал золотом, перенял свойства золота. Желтоватый цвет, желтые глаза, неподвижность – будто бы он позаимствовал качества объекта, стал его продолжением, олицетворением. Более того, сама позиция его речевого акта является, так сказать, позицией золота, он говорит с точки зрения золота: «Moi, l’or, je parle». Он объективировался в золото, золото в нем субъективировалось.

При этом мы должны вспомнить, что приспосабливание к деньгам и носителям есть часть антисемитской фантазматики. Евреи как деньги, от них они переняли некоторые свойства: анонимность, неукорененность, всеобщую распространенность, холодный расчет, перевод человеческих ценностей в количественную меру. Денежные дела превращают их во что-то похожее на деньги, от денег они заимствовали свои еврейские качества – или, может, было все наоборот? Прежде мы наблюдали, как Маркс видел еврейство интегрированным в деньги, которые, вероятно, усвоили свои особенности у своих манипуляторов. Гобсек другого сорта: он похож не на деньги, а на золото; он не циркулирует, напротив, он без конца сидит в своей комнате, он не анонимен, наоборот, все втайне шепчут его имя; ему присуща магическая сила, исходящая от золота.

Дервиль, повествующий историю от первого лица, восхищенный стариком, в разговорах с ним иногда успевает вычленить его личную историю и взгляд на мир. Мы с удивлением узнаем, что этот бесцветный старик среднего пола обладает бурным прошлым: он объехал почти все континенты, испробовал самые экстремальные авантюры, познакомился с кучкой знаменитых магнатов, за его плечами жизнь романтического романного героя[102]. Он испытал жизнь низов и вершин во всех ее проявлениях, вкусил все страсти, прожил не одну, а все жизни. Вся бесконечная пестрота человеческих переживаний привела его к одному-единственному уразумению, к полной потере иллюзий, к однозначному выводу:

«Вы всему верите, – говорит он Дервилю, – а я ничему не верю. <…> Вот поживете с мое, узнаете, что из всех земных благ есть только одно, достаточно надежное, чтобы стоило человеку гнаться за ним, это… золото. В золоте сосредоточены все силы человечества. <…> А что касается нравов, – человек везде одинаков: везде идет борьба между бедными и богатыми, везде. И она неизбежна. Так лучше уж самому давить, чем позволять, чтобы другие тебя давили»

[Бальзак 1989].