О скупости и связанных с ней вещах. Тема и вариации

Яркую палитру человеческих страстей и переживаний можно свести к одному корню, который суть последняя истина. Гобсек променял индонезийскую и южноамериканскую дикую природу на джунгли диких интересов посреди Парижа и пришел к уверенности, к непоколебимому положению, когда уже ничто не может задеть его за живое. Он увидел ничтожность всех человеческих стремлений – la vanité, vanitas, слово, которое, с одной стороны, означает ничтожность, а с другой – тщеславие и самовлюбленность, и именно в двойственности этого значения данное слово возникает и разыгрывает судьбу Гобсека. От осознания суетности всех видимых ценностей он перешел к единственной истинной ценности, золоту, оно же – источник его самолюбия, его силы, его я. «Тщеславие! Это всегда наше „я“. А что может удовлетворить тщеславие? Золото! Потоки золота» [Там же] – «La vanité, c’est toujours le moi. La vanité ne se satisfait que par les flots d’or». В этих двух необычных предложениях – вероятно, центральных заявлениях этой истории – золото и я существуют вместе. Я опирается на золото; на сомолюбие, нарциссизм, фантазм всемогущества, присущие золоту, – а Гобсек и есть доведенная до крайности фигура всемогущества – он находит свою квинтэссенцию, свой антипод, свою базу в золоте. Я – валюта на золотой основе, но основанная на том, чтó в золоте неотъемлемо больше чем золото. «В золоте все содержится в зародыше, и все оно дает в действительности» [Там же].

Для Бальзака различие между золотом и деньгами существенная: деньги – лишь средство обмена, нечто, что можно использовать, инвестировать, что циркулирует; золото же наделено дополнительной и мифической силой, есть сам по себе источник силы. Золото – это чистая потенциальность, с его помощью можно было бы заполучить все блага и удовольствия, однако в виде потенциальности его уже достаточно, оно уже реальность, уже дает всё, именно как потенциальность оно является реализованной силой. Ни одно наслаждение, которое можно купить, не заслуживает напряжения и не может сравниться с тем, которое заключено в самой потенциальности. Гобсек, все испробовавший, потерявший все иллюзии и отказавшийся от всех ложных благ и ценностей, превратился в фигуру тотального удовлетворения, которая на вид совпадает с тотальным отречением, аскезой, скромной и бедной жизнью. Однако он ни в коем случае не является фигурой отречения, он ни от чего не отказывается, ведь его ничто не привлекает, и он владеет всем. Его богатство виртуально, и именно в виртуальности его сила[103]. Наслаждение не в тех объектах, которые можно купить, а в том, который позволяет покупку, так что покупка вообще больше не нужна. «Возможность иметь намного больше и лучше обладания» [Berthier 1984: 36][104]. В золоте больше чем золото – дух, обитающий в нем. «Никогда не удастся разграничить душу и плотские чувства, дух и материю. Золото – вот духовная сущность всего нынешнего общества» [Бальзак 1989]. Как в бесконечном суждении дух непосредственно пребывает в золоте, есть скрытый нематериальный двигатель, который в то же время универсальный двигатель всего. Дух – лишь избыточный объект золота.

Как фигура всемогущества Гобсек исключен из общества, от которого он сам себя отринул, – нигде нельзя заподозрить, чтобы его еврейское происхождение при этом сыграло какую-либо роль[105]. Он живет в полной изоляции, в полумраке своей скромной комнаты, ни в одном салоне его не захотели бы принять, он не выполняет ни одной социальной функции, при этом он находится в самом сердце общественного, в его интимном ядре; говорит и действует с позиции экстимности. Все приходят к нему, все занимают у него деньги, весь современный и почтенный Париж рано или поздно оказывается в его комнате. Его мрачное жилище – это в то же время привилегированный театр, в котором разыгрываются все драмы человеческих страстей и слабостей, где спадают все социальные маски и раскрываются все тайны. «Так вот, все человеческие страсти, распаленные столкновением интересов в нынешнем вашем обществе, проходят передо мною, и я произвожу им смотр, а сам живу в спокойствии. <…> Словом, я владею миром, не утомляя себя, а мир не имеет надо мною ни малейшей власти» [Бальзак 1989]. Попутно заметим, Гобсек всегда говорит о «вашем обществе», «ваших ценностях», говорит с места, изъятого из общества, это общество – не его общество. Его место – абсолютно внешнее и вместе с тем наиболее внутреннее.