О современной поэзии

Эти размышления важны еще и потому, что они содержат все парадоксы экспрессивной теории – подробнее мы скажем об этом в Заключении. Пока что важно отметить, что различие между поэзией и ораторским искусством, по мнению Милля, совпадает с антитезой внутреннего монолога и монолога, который произносят на публику. Хотя поэтическое высказывание напечатано на бумаге и продается в книжном магазине, подлинная лирика должна стараться сохранять свойства частной беседы, стирая со страницы следы чужих взглядов, которые в реальном мире обращены на автора. Конечно, Милль строит свою теорию, думая об определенном типе поэзии – о поэзии своего времени. Одно из важнейших последствий распространившегося в эпоху романтизма эмпирического автобиографизма заключается в разрушении театральных, связанных с ораторским искусством структур, которые определяли риторику Gesellschaftslyrik и трансцендентальную автобиографическую лирику. В «Бесконечности» этот процесс заметен с первой строки. «Sempre caro mi fu quest’ermo colle, | E questa siepe, che da tanta parte | Dell’ultimo orizzonte il guardo esclude» – новые стихи не столько благодаря тому, что в них рассказано, сколько благодаря тому, что в них поэтическое высказывание обретает прежде невиданный облик. Поражает скупое описание пейзажа: это уже не brevitas Петрарки, который лишает акцидентальную жизнь плотской глубины, чтобы превратить ее в эмблему, а умолчание совсем иного рода, отчасти необъяснимое. Во-первых, изменился контекст: читатель видит точную сцену, на которую автор лишь намекает, а не обобщенный, вечный фон. Еще интереснее риторика высказывания, выстроенного так, будто «я» не ощущает потребности объяснить то, чего читатель может не знать; кажется, будто первое лицо разговаривает с самим собой, по крайней мере в идеале.

Литературная персона, не ощущающая потребности объяснять факты частной жизни, о которых стихотворение умалчивает, – это человек, отказывающийся выступать в коллективном социальном пространстве: «я» «Канцоньере» излагает собственную историю сообществу слушателей, следуя модели, которая все еще остается театральной, как актер, читающий монолог перед публикой; первое лицо «Бесконечности» отчасти использует риторику частных письменных документов, прибегая к аллюзиям, которые напоминают типичное для дневника умолчание о том, что и так понятно, лишь указание на пережитый опыт позволяет восстановить опущенное. Если автобиография становится эмпирической, высказывание становится глубоко частным, как будто его автор – изолированный индивидуум, который разговаривает с самим собой, а не стоящий на сцене персонаж и не оратор на подмостках. В более ранней лирике субъективная жизнь получает значение благодаря тому, что индивидуальное «я» превращается в обобщенное «я»; идиллия Леопарди, напротив, словно приглашает читателя проявить эмпатию и отождествить себя с другой, случайной жизнью другого, случайного человека. Очевидно, что в нашем случае кризис публичных форм еще остается умеренным, находится в зародыше, если сравнить его с тем, что произойдет спустя восемьдесят лет. Не стану терять времени на то, чтобы напомнить, что новизна «Бесконечности», как и всякая новизна в искусстве, определяется в зависимости от того, под каким углом мы смотрим на стихотворение: по сравнению с анархичностью многих стихотворений XX столетия или хотя бы с синтаксическим экспрессионизмом Пасколи идиллии Леопарди кажутся прочно организованными, выстроенными по правилам ораторского искусства, в то время как на взгляд итальянского читателя – современника Леопарди эти тексты были революционными; не стоит повторять и того, что в любом случае всякое стихотворение на самом деле представляет собой публичное высказывание, которое основано на правилах, конвенциях, языковой игре, ведь ни один по-настоящему частный письменный документ не записан с делением на строки, у таких документов не бывает заглавия, их не печатают в книгах; поэзия приближается к непосредственному, однако она не выходит за рамки литературы, которая по-прежнему остается общественным языком. Признав подобные ограничения, мы можем сказать, что автор «Бесконечности» очевидно старался установить новые отношения с рассказом о частной жизни, совсем не похожие на то, что было у Метастазио или Петрарки. Леопарди переступил исторический порог.

8. Стиль и самовыражение