О современной поэзии

Однако популярность подобной модели не ограничивается классическими литературами: фактически уравнение господина Журдена описывает то, как западная поэтика понимала различие между поэзией и прозой по крайней мере до второй половины XVIII века. В то время как система античной риторики пережила кризис породившей ее культуры, поэтика как самостоятельная дисциплина исчезла на Западе более чем на тысячу лет, ее сферу поделили между собой грамматика и риторика. Ораторская интерпретация поэзии утвердилась в теоретических сочинениях раннего Средневековья, представлявших стихи и прозу как два варианта одной и той же речи, нередко не различавшиеся между собой даже в том, что касается выбора слов. В дальнейшем представление о том, что поэзия и проза являются взаимодополняющими, еще больше укрепилось начиная со второй половины XI века с развитием ars dictaminis и риторики, применявшей идею украшения ко всякой форме речи: к прозе и к ритмической прозе, к ритмической поэзии и к метрической поэзии256. В «Сокровище» Брунетто Латини поэзия подчиняется правилам риторики так же, как и проза257; в трактате Данте «О народном красноречии» поэт представлен как риторический образец, которым должны вдохновляться прозаики258.

Поэтики европейского классицизма XVI–XVIII веков в неизменном виде воспроизводят схему, заимствованную из античной поэтики. Как пишет Абрамс:

Согласно основополагающей схеме неоклассической мысли, язык – это «облачение» для мысли, а риторические фигуры – «украшения» языка, используемые, чтобы вызвать приятные чувства, и отличающие поэтическую речь от исключительно назидательной. Эти элементы должны соединиться и сформировать связное единство в соответствии с неоклассическим принципом, согласно которому decorum или пропорциональность частей играет объединяющую роль, – сложным требованием, подразумевающим приспособление к поэтическому жанру и к описанной материи, а также к характеру и душевному состоянию говорящего персонажа259.

Лишь в течение XVIII века подобные теории утрачивают влияние. Постепенно, после метаморфозы, которая продлилась столетие, утверждается представление о том, что риторические фигуры, отличающие литературный текст от текста нулевой степени, – это не украшения, которые отбирают с холодным сердцем, стремясь соблюсти установленные обычаи, а проявления страсти, способа получать опыт, способа мыслить. Единственный классический автор, открыто поддержавший эту позицию, Псевдо-Лонгин, в античной культуре был почти неизвестен, его заново открыли лишь в XVIII веке, когда изменившиеся общие знания привели к решительным изменениям пространства западной литературы260.

2. Экспрессивизм

Новая поэтика распространялась стремительно. Когда Леопарди излагает ее от своего имени на страницах «Дневника размышлений», речь уже идет о победившей точке зрения, выраженной в знаменитой максиме Бюффона, которую, между прочим, неправильно поняли: «стиль – это человек». В конце XIX века Норден использует этот топос, чтобы подчеркнуть дистанцию между античным и современным, романтическим и постромантическим пониманием формы:

Какое влияние оказывала на стиль личность античного автора или, иначе говоря, какую ценность имеют для того времени слова Бюффона «le style est l’homme même»? <…> Некогда стиль являлся искусством, которому учились, невозможно было нарушить правила ради собственной личности, и в этом отношении Античность куда больше, чем современная эпоха, непременно требовала от индивидуума того, что он подчинит свою оригинальность авторитету традиции, одобренной авторитетными критиками, подавит свою гениальность261.