О СССР – без ностальгии. 30–80-е годы

«Я не знаю, что будет дальше: погибнет ли наш корабль, столкнувшись с бурями и тайфунами. Или, с пробоинами, прибьётся к спокойному берегу, – этого знать нам не дано, на это есть предначертания высшей судьбы. И не надо гадать. Но независимо от конечного результата, я благодарю тебя за то, что ты пробудила меня снова к жизни, заставила светиться внутренним огнём, да так, что моя душа, переполненная чувствами, играет как орган – мощно, слаженно и красиво. И весь я переполнен какой-то сладкой болью, какой-то бледно-лазоревой грустью. А сердце сладко щемит. Это непередаваемо. Слова мертвы, они бессильны всё это передать. Это – как божий дар…»

Коммент через 52 года: цветисто и выспренно. Но я не лукавил, был тогда невероятный подъём в душе. Это точно…

9 февраля

Ой, как мне хочется где-то с тобой посидеть в спокойной обстановке и, разумеется, не в редакции, чтобы падал притенённый свет, чтобы было чуть сумрачно, чтобы тихо звучала музыка и чтоб рядом не было никого – только ты и я, я и ты. Чтобы высказаться, излиться спокойно, а не в сутолоке столовой, между первым и вторым блюдом, а не отвлекаясь ни на что постороннее – глаза в глаза, душа в душу, сердце в сердце. И чтобы руки при этом были сплетены воедино, и пальцы сладко подрагивали…

14 марта

Ну, вот выбралось времечко для тебя, мой щекастенький бесёнок, щекастая лисичка, пончик, милая ненаглядочка, взрывчатка («Ну и пожалуйста!» – с резким поворотом головы в другую сторону) и трепетная лань, когда после глубокого поцелуя ты закрываешь глаза, а ноздри бледнеют и сжимаются…

Кентавры, лани, люди, кони – всё перемешалось в нашей жизни. Я всегда стремился к простоте, но при этом сам создавал хаос сложностей. Вот и сейчас всё запутано, перевито, завязано. Хотя, наверное, не прав. Да, сложно, но и ясно, что надо делать: ломать прежнюю жизнь и строить новую…

Январь-февраль. Не дневник, а воспоминание.

Любовный вихрь меня кружил, но я ещё успевал и работать. В январском номере «СПК» вышла публикация о командировке в Черкассы – Умань под названием «Прибыль плюс качество». О работе консервно-перерабатывающего завода и его директоре Михаиле Яковлевиче Райхмане.

В конце зимы летом во Львов, чтобы написать статью о буднях Львовского кооперативного института. Там, кстати, проходила какая-то научно-практическая конференция, на которой пришлось выступить с призывом подписываться на журнал «СПК». Мелькали какие-то женщины – преподаватели, аспирантки. Разумеется, общался с ними по рабочим вопросам, но все мысли были о другой женщине, которая оставалась в Москве, о Щекастике…

Приехал из Львова, отписался, как говорят, и ещё для себя, для памяти, в стол, написал маленькую миниатюру о работе редакции. Вот этот текст:

Буря в «СПК»

Горел номер. Багровые отсветы пожара вспыхивали на бледных щеках ответственного секретаря. Гнев, отчаянье, решительность и бессилие сменяли друг друга, как кинокадры. Раздираемый противоречиями, ответственный секретарь Шарль нервно теребил редакционную папку: она была пуста, как желудок за два дня до получки. В ходе прений первый выступил Илюшко, но его никто не понял, ибо всё свелось к двум выражениям: «значит» и «так сказать». Своё выступление Шкабельникова свела к волшебной палочке-выручалочке «командировка». Безелянский не столько говорил, сколько теребил свой галстук. Кронский тихо мурлыкал. Один Хвостов был великолепен и, как всегда, проявил удивительную способность превращать любое мирное совещание в кровавое поле Бородина. В углу визжал Рогинский. Не в пример ему Фомин говорил басовито и сановито, по-министерски. Главный редактор Рамзин был растерян, не зная, с какого гриба начать сбор… Когда все остыли, замолкли, откипев, неожиданно появились контуры плана номера. Пожар был предотвращён, и, конечно, среди отличившихся был первым ответственный брандмайор редакции Шарль Исаевич Афруткин.

25 апреля

Ще вынуждена была уйти из редакции. Увы, так сложились обстоятельства, и она устроилась младшим научным сотрудником в ВИНИТИ – Институт технической информации. Но перемена работы, естественно, ничего не изменила. «Преступная любовь» на стороне продолжилась, мы встречались, погружаясь в любовную пучину с головой. Я жил двойной жизнью: дома и вне дома, говорил Г.В., что мне нужно встретиться с друзьями, и другую ложь, которую жена, конечно, расшифровала, и пошли семейные сцены (семейные драмы идут без репетиций, – как сказал один остряк).

Мы виделись с Ще каждую неделю, то гуляли по вырубленной ныне липовой аллее, которая тянулась за мостом от Белорусского вокзала и почти до «Аэропорта». То ходили в кинотеатр «Динамо», который был под Южной трибуной стадиона. И там смотрели знаменитую «Земляничную поляну» Бергмана, в которой старый профессор переосмысливал своё прошлое и пришёл к выводу об особой ценности любви. То в небольшой парк при Речном вокзале. И уместно вспомнить шутливые строки сатирика Дмитрия Минаева: