Но есть, скажет кто-либо, люди весьма внимательные, которые со всем усердием детей желали бы видеть и лобызать отеческую десницу Промысла, однако же лишены такого счастья. Действительно, братья, есть такие люди; но в отношении к ним существуют и другие причины: можно сказать утвердительно, что в таких людях недостает благовременного, верного и чистого взгляда на Провидение.
И, во-первых, когда большей частью обращаются к путям Промысла и ищут в них утешения? Когда поражены каким-либо бедствием, когда ни в ком и ни в чем на земле не находят отрады, когда ум смущен, чувства помрачены, сердце подавлено скорбью, то есть в те минуты, в которые нередко забывают самих себя, в которые не способны к размышлению о вещах обыкновенных, те самые минуты избирают для размышления о путях Промысла! Справедливо, что во время скорби для нас нужнее, нежели когда-либо, утешительная уверенность в Провидении; но столько же несомненно и то, что мы тогда бываем менее всего способны идти по следам Провидения. Много ли Давидов, которые, находясь среди огня искушений, сохранили бы всю веру, могли бы оставаться спокойными созерцателями отеческой любви Божьей и тогда, когда она скрывается под видом гнева и вражды? Святое искусство это есть плод долговременной опытности; мы не имеем его и между тем отваживаемся на то, что возможно и полезно для одних опытных.
Нет! Заблаговременно должны приучить себя находить утешение в Промысле. Когда ум светел, чувства легки, сердце мирно, — тогда надобно размышлять о своей жизни и научиться из нее судьбам правды Божьей. Таковые минуты, большей частью, и следуют за усердной молитвой; потому она должна служить, так сказать, приступом к таким размышлениям. Кто приобретает в этом святом деле навык, тот, подобно Давиду, не падает и среди искушений. А без этого, во время бедствий, лучше искать утешения от других, нежели полагаться на собственное размышление о Боге и Его Промысле.
Каким образом еще желают видеть действие Промысла в своей жизни? Обыкновенно более или менее чудесным. Все естественное, простое, всеобщее, предварительно исключают из круга этих действий, как будто бы область Провидения небесного состояла из одних чудес и чрезвычайностей! Как будто бы то, что для нас кажется необыкновенным и редким, было таковым же и для Самого Бога! В этом случае мы не походим сами на себя: обыкновенно мы любим все объяснять, а здесь хотим видеть необъяснимое; мы огорчаемся, если не видим причины чего-нибудь, а здесь недовольны, что видим ее! И какая разница, каким образом оказана нам помощь: послан ли с неба Ангел или человек-благотворитель? Довольно, если мы спасены. Израильтяне, умиравшие от жажды, неужели бы не должны были благодарить Бога, если бы Он, не изводя из камней воду, указал им ее среди камней? В птицах небесных, в лилиях полевых — все естественно; однако же Спаситель представляет их разительным примером отеческого попечения Божия о тварях и человеке (Мф. 6, 28).
Нет, желая видеть в своей жизни следы этого попечения, мы должны предварительно освободить себя от пристрастия к чудесному; иначе и о нас может быть сказано: «род лукавый и прелюбодейный ищет знамения; и знамение не дастся ему» (Мф. 12, 39). Подобно израильским старцам (Исх. 24, 10), если нам дано будет увидеть в приключениях нашей жизни хотя бы малые следы Бога, нам благовещающего, беседовать с Ним лицом к лицу предоставим Моисеям и Давидам. Господь и так сотворил для всех нас много чудес, извлек нас из ничтожества, искупил кровью Сына Своего, освятил Духом Святым; и за эти чудеса мы еще ничем не заплатили. Одно только чудо, которого мы должны ожидать в жизни от Господа и которого Он ожидает, может быть, от нас — это исправление нашего сердца, обновление нашей жизни, духовное воскресение. Вот такого чуда, если не найдет кто в своей жизни, — то горе ему, горе!