Об образе и смысле смерти

Но "я" было бы не в состоянии использовать кровь, если бы оно не могло вызвать в ней процессов разрушения. Процессы же эти в самом деле очевидны: эритроциты лишаются ядер и распадаются в огромном количестве. Первоначально и у эритроцитов были ядра. И история развития показывает, что в эмбриональный период жизни исконная ситуация еще сохраняется. А это значит, что в этот период они являются еще полноценными живыми существами. Но уже в ходе эмбрионального развития ядра постепенно исчезают, так что эритроциты новорожденного уже вообще лишены ядер. Безъядерное же кровяное тельце биологически неполноценно; через сравнительно короткое время оно должно погибнуть и замениться новым. Согласно исследованиям японца Она, в человеческом организме ежедневно погибает 500 миллиардов эритроцитов, что соответствует приблизительно 100 куб. см крови. Появляющиеся в красном костном мозге новые кровяные тельца сначала содержат ядро, а затем также становятся безъядерными. Только в патологических случаях в крови взрослого человека обнаруживаются содержащие ядра эритроциты. Кровь, таким образом, без сомнения, тот орган, который подлежит сильнейшему процессу разрушения, а значит, нуждается в сильнейшем процессе регенерации. Пробитая же в системе крови брешь возникает оттого, что сюда вторгается "я" и использует организм в качестве инструмента воли.

То, что этот грандиозный разрушительный процесс действительно связан с вторжением сознания, подтверждается, впрочем, и тем фактом, что количество эритроцитов с утра несколько выше, чем вечером.

Итак, не только в нервной системе коренится процесс смерти — он проникает и в систему крови. Но именно здесь строительные (пластические) силы так значительны, что они безустанно уравновешивают процесс разрушения, и это особенно относится к состоянию сна, когда сознание отключается. Человеческая жизнь, таким образом, в результате смены сна и бодрствования заключается в постоянном колебании между процессами ассимиляции и диссимиляции, между двумя полюсами: жизнью и смертью{58}. Если мы после каждого сна обычно чувствуем себя бодрыми, нам не следует обманываться на сей счет: по крайней мере, во второй половине жизни это можно сравнить лишь с передышкой на изо дня в день ведущем все ниже и ниже пути: несмотря на прекрасный сон, мы стареем день ото дня.

В юности, правда, жизненный ритм еще преобладает над материальностью организма; средний возраст обычно характеризуется равновесием между жизнью и материальностью; в старости материальность все больше выходит из‑под контроля жизненного ритма, отчего она внешне огрубевает и сморщивается. Если определить точнее, процесс старения состоит в том, что специфическая субстанция органов, таких, как печень, легкие, почки, подвергается процессу сморщивания при одновременном относительном повышении содержания соединительных тканей. В результате органы становятся функционально менее пригодными, меньше по размеру и жестче. И сердце, и мозг подвержены этой "старческой атрофии". Костная система, напротив, до определенной степени деминерализуется и становится специфически легче.

Когда берущий начало в нервной системе процесс разрушения полностью возобладает над берущим начало в крови процессом восстановления, наступит "физиологическая смерть от старости". Она должна наступить, когда душа превратила все пластические силы в образы памяти и душевные способности. Тогда смерть является внутренней необходимостью, поскольку организм полностью отдал свои пластические силы для душевной жизни.

То, что мы называем "смертью", является, таким образом, лишь конечным результатом процесса, который продолжается всю жизнь и который только и позволяет нам стать сознательными существами, поскольку составляет основу для превращения жизненных процессов в содержание сознания. Таким образом, мы открываем для себя смысл процесса смерти: он служит нам ферментом превращения. Если бы Коршельт знал эту тайну превращения, он мог бы вложить определенный смысл в свое наблюдение, "что организм уже на очень ранней стадии формирования несет в себе зачаток старения". Он говорит о зачатке — о плоде он не спрашивает, поскольку видит в смерти отрицание жизни.

Процесс смерти как физиологическая основа свободы

Итак, процесс смерти составляет, как мы видим, основу для развития сознания. Более того, величайшая драгоценность душевной жизни человека, свобода воли, зиждется на том же основании. Чем бы отличалась душевная жизнь человека от душевной жизни животных, если бы она не заключала в себе возможность свободы!

И животная организация наделена способностью к мудрым действиям. Пчела, птица, муравей проделывают удивительные вещи, приспосабливаясь к изменяющимся условиям внешнего мира. Однако животная "мудрость" — функция не индивидуального сознания, а присущей "виду" душевной жизни; она — функция "групповой души".