Читаем Об образе и смысле смерти полностью

Древняя жизнь духа находит отзвук в этой молитве. Солнце воспринимается еще абсолютно как врата к истине; его внешняя физическая форма обусловлена земным телом, Майей. В тот миг, когда ослабевает власть земного, умирающий подходит к истине. Лучи расходятся, истинный свет становится откровением духовной сущности солнца — той самой, которая спустя тысячелетия говорила в теле Иисуса: "Я свет миру".

Индиец переживает в час смерти величайшее счастье своей жизни: он созерцает дух солнца и знает: его "я" идет к нему. Тело же обращается в прах и разносится ветром. Смерть — тень, действительность — в свете.

Для души, которая словно полуденным солнцем освещена знанием духовной действительности, в смерти не может быть ничего пугающего. И когда в древнеиндийскую эпоху врач видел, что болезнь неизлечима, он не брался за больного, а советовал ему "идти по узкой тропе, к невидимому северо–восточному мысу, питаться водой и воздухом, пока земная оболочка не спадет и душа не соединится с богом". Для индийца смерть — врата в иной мир, но эти врата не закрыты для него: он смотрит через них в духовный мир.


Персидская эпоха



Как всякий живой процесс, развитие человечества совершается ритмично. Культуры проходят стадию становления, достигают расцвета и гибнут — либо застывают в пустых формах. Новой ступени человечество достигает лишь в новой культуре. Древнеиндийская эпоха с ее почти не замутненной перспективой духовного мира еще не умела развить любовь к земле. Только в Персии, под строгим водительством Заратуштры, человек научился смотреть на землю как на свою родину и ощущать труд на ней как содержание своей жизни.

В священных текстах персов говорится: "О Создатель плотского мира, праведный! Кто четвертым эту землю наибольшим ублаготворением ублаготворяет?" — И сказал Ахура–Мазда: "Когда больше всего, о Спитама–Заратуштра, возделывает зерна, пастбищ, растений, в пищу пригодных, когда безводное — орошает, заводненное — осушает". — "О Создатель плотского мира, праведный! Что является зерном маздаяснийской Веры?" — И сказал Ахура–Мазда: "Когда усердно возделывают хлеб. Кто хлеб возделывает, тот возделывает Истину. Тот Веру маздаяснийскую вперед продвигает; тот Веру маздаяснийскую приумножает сотней поселений, тысячью укреплений, мириадом молитв. (Чтобы зерно было в достатке], пусть произносят Слово: Никто из неедящих не может, бессилен, Истине служить, бессилен на пастбище, бессилен к деторождению"{8}.

Поэтому персидская религия до мельчайших деталей упорядочивает ежедневные дела, регламентирует полевые работы, разведение домашних животных, равно как борьбу с вредителями и их уничтожение.

Петух ранним утром поднимает людей на работу и предупреждает их о демоне сонливости, внушая им следующее: "Не проспи трех лучших вещей: хорошо обдуманной мысли, хорошо сказанного слова, хорошо сделанного дела!" Работа, порядок и чистота во всех отношениях были практическими идеалами персидской эпохи.

Но в соответствии с внутренней закономерностью чем больше человек проявляет интерес к физическому миру и чем больше растет его дееспособность в земных условиях, тем скорее он должен утратить способность проникать взглядом в духовный мир. Вот почему и переживания персидской души после смерти оказываются более ограниченными и скудными, нежели в индийскую эпоху. Переживания в земном мире, представления, связанные с телом, отбрасывают свою тень и по ту сторону порога смерти, рисуя душе духовный мир гораздо более похожим на земной, чем он есть на самом деле. Строго различаются — как всегда в персидскую эпоху — также жребий души "праведника", с одной стороны, и "грешника", с другой.

Спросил Заратуштра Ахура–Мазду: "Ахура–Мазда, Дух Святейший, творец миров телесных, праведный! Когда умирает праведник, где в ту ночь находится душа его?" — И сказал Ахура–Мазда: "Около головы она восседает, произнося Гату Уштаваити, взывая о блаженстве <…>. В эту ночь столько удовольствия испытывает душа, сколько все [удовольствие, испытываемое] живым миром"{9}.

То же повторяется и на вторую, и на третью ночь. Таким образом, и в Персии живет представление об особой значимости первых трех дней после смерти, в течение которых совершается ретроспективный обзор прошедшей жизни. Затем душа начинает воспринимать свой новый внешний мир.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука