Об образе и смысле смерти

Где они одеты, как птицы, в крылатое платье;

Где зверь и засов покрыты пылью…

Подобные примеры можно приводить во множестве; названные вполне позволяют понять, сколь значительная перемена совершилась в человеческой душе по сравнению с древнеперсидской эпохой. И даже если шумеро–вавилонская культура изначально была ориентирована космически–духовно — как это, на мой взгляд, совершенно ясно показал А. Йеремиас, — то с течением времени, очевидно, наступил упадок. Люди все больше и больше утрачивали понимание духовной действительности, и "вместо звездного духа на первый план выдвигалась звезда, а вместо других духовных существ — их земные отображения"{11}.

Было бы интересно задаться вопросом, почему и каким образом вавилонская культура, несмотря на изначально высокоразвитое духовное учение{12}, оказалась в полном духовном упадке. Создается впечатление, что это культурное течение, берущее начало в Индии, целиком основанное на духовном зрении и направленное на реализацию увиденного, приходит в Вавилоне к временному концу, словно оказываясь в тупике. Правители, вначале мудрые, превращаются в тиранов; жрецы, вначале посвященные, коснеют в догматизме и вырождаются в суеверии и шарлатанстве. Что послужило причиной такого падения? Вызвано ли это внешними факторами или Вавилон погиб в силу внутренней необходимости?

Насколько мало внешние факторы, пусть даже весьма могущественные, значат для подъема или упадка культуры, показывает пример греков. Более того: когда пробил час, зовущий культуру, народна мировую авансцену, им на помощь приходят силы, которые, похоже, часто используют именно внешние препятствия, чтобы осуществить историческую необходимость.

А стрелка мировых часов в эпоху вавилонской культуры указывала вниз: человечество должно было еще глубже погрузиться в связь с земным миром. Эта внутренне необходимая тенденция проявляется в Вавилоне для начала в восхождении примитивного материализма, который вопреки всему теоретически сохраняет знание о духовном мире. И, как всегда, когда вместе действуют оба этих фактора, в Вавилоне быстро разрастается сорняк магии и колдовства, который означает решительную смерть всякой подлинно духовной жизни. Вавилонянин хочет овладеть землей — и это укладывается в смысл развития человечества, но он хочет достичь этой цели напрямую, пытаясь навязать земле свою волю магическими средствами; и он ищет в земном мире видимые образы своего духовного мира, к примеру созерцая печень, чтобы использовать его для достижения своих личных целей.

Такое внутренне противоречивое и определенно эгоцентрическое духовное поведение должно было, естественно, рано или поздно само себя изжить; оно должно было — ив Египте произошло нечто подобное — привести к гибели, поскольку, как мы видим сегодня, цель развития человечества состояла прежде всего в формировании мышления. Это могло быть достигнуто только посредством воспитания духа в земном мире. Но вавилонянин уже не видел мир в его духовном облике, поскольку подлинное ясновидение угасло; однако он еще не мог воспринимать его и в чисто земной. форме, поскольку та была скрыта от него косными, установленными традицией представлениями. Он смотрел на мир сквозь пелену догмы и суеверия.

И все же вавилонянин не был неправ, думая, что нашел определенные "окончательно верные" истины! Ведь то, что нашло выражение, к примеру, в возведении "вавилонских башен" (а их было много), есть не что иное, как фундаментальная структура всех гностических систем. Конечно, первоначально эти башни мыслились не столь наивно, как их описывает Библия, — некими физическими "лестницами в небо"; но кое‑что верно уже и в этом семиступенчатом построении — и, кажется, также в семиступенчатой раскраске они являли собой наглядное изображение вавилонского мировоззрения и образно представляли связь "неба и земли". Кто сосредоточенно и благоговейно поднимался по этим семи ступеням, мог испытать внутреннее переживание, которое вводило его во внутренне реальную, соответствующую времени связь с духовным миром.

Однако, несмотря на это, именно в возведении таких башен Библия по праву усматривает знак человеческого высокомерия. Связанная с этим строительством претензия на исключительное обладание истиной, фиксация мировоззрения с помощью видимого образа должны были со временем явиться тормозом для дальнейшего развития. Вавилонская теология не смогла создать мировоззрение, годное для всего человечества. Прежде всего человечество должно было научиться выражать истину на многих "языках". Поскольку Вавилон не понимал этого, он, несмотря на свою мудрость, по сей день остается для нас символом духовного поведения, которое своей высокомерной ограниченностью приговорило себя к духовной слепоте и гибели.