Об образе и смысле смерти

Собственно говоря, разве не ужасна мысль, что трупы около 200 миллионов человек, чья жизнь составляла содержание трех с половиной тысячелетий египетской культурной эпохи, век за веком громоздились в песке пустыни или в тесных скальных гробницах, как снятые оболочки, которые никому больше не нужны, но сохранению которых бывшие хозяева придавали величайшее значение?

Смерть словно приковывает к себе завороженный взгляд египтянина. Приготовить красивую гробницу — его первая забота, как только он становится состоятельным. Он не может представить себе большего несчастья, чем остаться к приходу смерти без гробницы, соответствующей его положению!

Так, несмотря на совершенно здоровую и полноценную земную радость, настроение "всегда быть готовым" пронизывает всю жизнь египтянина. Мудрый Ани призывает своего сына постоянно думать о смерти: Твой вестник приходит к тебе, Он готовится против тебя. Не говори: Я еще молод! Ты не знаешь своей смерти. Смерть приходит и требует дитя, Которое лежит на руках у матери, Равно как старого мужа.

И мы восхищаемся прекрасными песнями, которые пели на пирах под аккомпанемент арф, песнями, которые призывали пирующих помнить о приближающейся смерти; при этом, по свидетельству Геродота, из рук в руки передавалось изображение покойника, чтобы напоминание о смерти вдохновляло на наслаждение быстротечной жизнью. Не во все времена в Египте мумифицировали трупы. В Древнем Царстве покойника поначалу сажали на корточки, в более поздний период располагали лежа. И только фараоны приблизительно пятой династии впервые велели бальзамировать свои трупы, а их примеру последовали подданные.

На первый взгляд этот обычай может показаться выражением примитивного эгоизма, желавшего и после смерти сохранить телесное "я". Если же вчитываться в тексты, которые декламировались во время церемонии бальзамирования, то невозможно отделаться от впечатления, что в основе этого обычая лежат более глубокие взгляды на духовные реальности и смысл его первоначально был чисто духовным. Ведущим соображением было не внешнее сохранение тела — нет, должна была быть установлена духовная связь между душой покойника и его телесным началом.

Также и шумер рассматривал тело как творение космоса (духовно мыслимого), как микрокосм; но труп и могила уже не интересовали его, и он вообще не хотел иметь никакого отношения к миру мертвых. И дальше на восток — индиец видел в теле лишь темницу души, которая мешает последней беспрепятственно воспринимать духовный мир; его целью поэтому могло быть только желание как можно скорее вырваться из оков тела с помощью йоги, т. е. тренировки. Очень многое от этого настроения живо еще и сегодня в Индии, Тибете, Китае и в измененной форме в Японии.

Внимание же древнего египтянина, напротив, благодаря бальзамированию убедительно обращалось на следующее: тело есть нечто чрезвычайно важное, его значение простирается за пределы смерти, в конце концов — в вечность. После смерти душа перейдет в духовный мир, но она очень легко теряет сознание, если — как во время сна — остается без поддержки тела. Ведь египтянин ощущал тело, познавал его ежедневно со всеми его отдельными органами как пронизанное духовностью начало, а душе, если она погружалась в него, легко было придать самой себе форму и смысл. Разве душа не потерялась бы в бессознательном состоянии, если бы тело в своем разумном строении не обеспечило ей порядок и членение душевной жизни?

Так для египтянина возникла проблема: как обеспечить душе телесную опору после смерти, чтобы она могла двигаться, слышать, чувствовать, думать — одним словом, оставаться "человеком" в потустороннем мире? Эту проблему египтянин попытался решить с помощью консервации тела.

Впервые в истории человечества здесь проявилась воля к сохранению от смерти личного сознания в том виде, в каком оно развилось в земной жизни. Ассириец покорился этой участи; индиец именно в личном сознании видел корень всякого зла, а потому хотел растворить "я", чтобы раствориться в Брахмане, мировой душе. Египтянин же хочет сопротивляться смерти; таким способом он надеется избежать прекращения жизни души. Исходя из сегодняшнего сознания, эту попытку можно счесть безумной, но придется согласиться, что в этой идее есть нечто грандиозное: с помощью человеческого интеллекта как‑то перехитрить смерть. И какая огромная воля к сохранению духовного существования обнаруживается в этом! Впервые в истории человечества в человеческой душе рождается стремление к индивидуальному бессмертию.