И, кстати, прогрессивные мнения относительно «Спящих» тоже весьма неоднозначны – обозреватель «Медузы» Егор Москвитин справедливо помещает сериал Сергея Минаева – Юрия Быкова – Федора Бондарчука (продюсер «Спящих») в наиболее адекватный ряд – западных шпионских и не менее пропагандистских аналогов (голливудские «Служба новостей» и «Американская история ужасов», скандинавская «Оккупация»). И даже находит в «Спящих» групповые политические выгоды:
Тем не менее изрядная часть обсуждающих быковское покаяние товарищей полагает: покаяние серьезное, искреннее и, похоже, вполне на разрыв аорты. Вторая часть письма – весомое свидетельство в пользу подобной констатации (хотя бы потому, что фразами вроде «я всё просрал» пародии не иллюстрируют).
Что ж, в этом случае я могу предположить, и тоже на полном серьезе: подоплека покаяния Юрия Быкова содержится в знакомой, увы, коллизии – снимает он для масс, условных «ватников», и по самоощущению к ним близок, а нравиться желает либералам, «лучшим умам» в его версии.
И тут необходимо учитывать принципиальный аспект «денег на искусство» – если не административное, то хозяйственное руководство кинематографом по-прежнему осуществляет публика определенного направления. Однако был ли у Быкова чисто стратегический расчет – в наших условиях статусом большого художника со всеми вытекающими бонусами способна наделить известная тусовка – не знаю, не уверен. Насколько я представляю Юрия, тут, скорее, не практические соображения, а внутренние его экзистенции и рефлексии – объяснению которых, строго говоря, челобитная и посвящена.
Случай-то, надо сказать, отнюдь не частный – скажем, большинство отечественных рокеров в этой коллизии безошибочно выбирали тусовку, хотя бы потому, что знали – добрый народ всегда простит и примет.
А самый выдающийся пример подобной тенденции – Владимир Высоцкий. Кумир миллионов, один из главных героев огромной страны, уверенный, по свидетельству Оксаны Афанасьевой, в своем высоком социальном статусе, в последние годы жутко страдал даже не по причине отсутствия официального признания (вполне анекдотическая ситуация с книжкой и Союзом писателей), но от охлаждения отношений (были и прямые разрывы) с кругом, к которому принадлежал. Братская коммуна Большого Каретного (которой, впрочем, как выясняется, особо и не существовало), артисты и «друзья» Таганки, поэты-шестидесятники, диссида… То есть симпатии маленькой группки интеллигентов (чья оголтелость в адрес Высоцкого диктовалась элементарной завистью) в каких-то ситуациях ему казались предпочтительней народного признания. Отсюда его рефлексии, вечная провокация конфликта между поэтом и обществом, которого в случае ВВ, казалось бы, существовать не могло. Обращения к «психопатам и кликушам» звучат вполне фальшиво, а стихи про «Черного человека в костюме сером» спасает этот универсальный есенинский Черный Человек – «подлое мое второе я». Недоброжелателей своих Высоцкий знал в лицо и, посылая безадресные ругательства в массу, как будто заговаривал ближний враждебный круг, не теряя надежды нравиться и возобновить дружество…
Похоже, не правда ли?
И здесь придется сказать дидактические, но необходимые банальности. Желание нравиться – более чем понятно в творце, пусть даже он предпочитает не «зрительскую массу», а поклонников, умеющих говорить комплименты и красиво ухаживать с букетами. Тут у всех своя свадьба.