Виктор Пелевин был когда-то писателем, а стал фигурантом литературного календаря.
Листопад, очей очарованье, вход в отопительный сезон, новый роман Пелевина. Неделя анонсов, декада рецензий, которые сдают уже по весу и поголовью. Названия и направление изданий, в которых публикуются разборы, давно никого не интересуют, равно как разнообразие критических интерпретаций. Даже сальдо положительных и отрицательных откликов никак теперь не подсчитывается.
В текущем году всё было даже гуще обычного: от словосочетания «новый роман Виктора Пелевина» поселялась внутри какая-то уж вовсе сартровская тошнота. От другого – «Тайные виды на гору Фудзи» – какое-то шершавое дежавю. Как будто кожу луны драят стругацким рубанком.
Я не буду рецензировать «Тайные виды», потому что говорить тут совершенно не о чем. Сюжет? Две линейно и лениво разматываемые истории о тотальной невозможности достичь… нет, не просветления даже, а простого человеческого счастья. Язык? Невольная стилизация газетных передовиц в эпоху полного вымирания бумажной прессы – большинство региональных телеграм-каналов написаны точнее, изысканней и, естественно, лаконичнее. Фирменные хохмы, мемы, или, по-старинному выражаясь, приколы? Совсем туго. Глагол «мету» (уважающий труд уборщиц) и хештэг #metoo придуманы до Пелевина, а сомнительный неологизм «пиздокрюк» заставит пренебрежительно ухмыльнуться любого народного матерщинника. Философия, идеи, коаны, стратагемы? Этого немало, но в отсутствие парадокса и при концентрированном присутствии брюзгливой интонации поиск истин оборачивается нагромождением пошлостей, чаще бытовых, чем метафизических. Некоторые критики говорят о спасительной грусти, разлитой в романе, но я бы не рекомендовал путать скуку с печалью, хотя бы потому, что в скуке и близко нет той щемящей ноты, которая едва ли не каждый рассказ раннего Пелевина делала поэтическим шедевром.
«Тайные виды на гору Фудзи» – не первый пелевинский роман, для которого уместно сравнение с лентой социальной сети. Немного систематизированной и беллетризированной. В былые годы Пелевин в одиночку работал фейсбуком, за либеральных и патриотических блогеров, лириков и циников и был вполне себе в поле воин. Но технологии подвергли сильной инфляции и эту сторону его писательского таланта.
Виктор Олегович, впрочем, не только формирует литературный календарь – он состязается. Есть в русской словесности утомительное ветеранское двоеборье «Пелевин – Сорокин». Почти по Даниилу Хармсу:
Раньше два классика 1990-х в духе исповедуемого постмодерна писали друг на друга памфлеты и шаржи, но вот уже пару лет меряются почти синхронно выпускаемыми произведениями. По результатам 2017 года следует признать победу Виктора Олеговича, поскольку сорокинская «Манарага» была провалом химически чистым, одновременно литературным и кулинарным – именно этим стихиям посвящался беспомощный и буксующий сюжет романа Владимира Георгиевича. Тогда как пелевинский «iPhuck 10» случился вещью хоть вымученной и затянутой, но хотя бы не без проблесков.
В нынешнем сезоне Владимир Сорокин отметился сборником «Белый квадрат», который хорош уже тем, что – не роман. Впрочем, тут вспоминается афоризм одного вождя сверхдержавы, по совместительству – незаурядного литературного критика. «Оба хуже».
Кстати, может, как раз здесь, в «нероманности», выход и для Пелевина? И, скажем, не в сборнике рассказов (было, было!), а в написании нон-фикшн? Возможно, в смене жанра его шанс на прыжок со скрипучего колеса писательской сансары, способ преодолеть карму и достичь просветления.
Ну вот я бы, например, с огромным воодушевлением встретил следующие новинки от Виктора Олеговича:
1) «200 способов заваривания чая» с комментариями;
2) Мистифицированный том переписки с Карлосом Кастанедой;
3) Сравнительное жизнеописание семи российских олигархов;
4) Иллюстрированный путеводитель по Внутренней Монголии (вариант – криптонавигатор по роману Юрия Мамлеева «Шатуны»);
5) Наконец, нормальные воспоминания о Москве 1980–1990-х, включающие историю первых публикаций классика в журнале «Химия и жизнь».
Ну и т. д., а то ведь за романами можно и не успеть…
…Проблема Виктора Олеговича в том, что он слишком боится перестать быть писателем. Или считаться таковым, что для него одно и то же. Безжалостный аналитик, циник, хроникер рискованных трипов, гуру и эзотерический сталкер, сегодня больше всего страшится выйти за любые флажки. «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку». Пелевин, похоже, воспринимает литературу как суровую возрастную супругу-мегеру, к тому же полностью зависимую от тусовочных норм и правил.