Об Солженицына. Заметки о стране и литературе

Сорокин над былым соавтором иронизирует и вообще показывает, что природу и мотивацию (мессианство в миксе с шарлатанством) затеи понимает прекрасно: «Готовилось нечто грандиозное. Лучшие представители человечества должны были собраться на премьере и содрогнуться. <…> В пустом кинотеатре я один полтора часа смотрел материал о жизни в „институте“: знакомые и не очень постсоветские люди, одевшись в одежду сталинского времени, „отождествлялись с эпохой“. У кого получалось, у кого не очень. <…> Знакомый режиссер высказался метафорически: „Не знаю насчет вклада “Дау” в кинематограф, но Илья вырыл труп Совка и забил в него осиновый кол. За это ему спасибо!“ Согласен. Главная идея перформанса так и прочитывается. Началась шумная премьера в Париже. Рассмешила обида зрителей на бардак с показом материалов. Господа, на сцене Постсовок вставляет Совку со стонами, слезами и руганью, а в зрительном зале должен быть абсолютный порядок с попкорном и кондиционером?!»

Однако захотелось поинтересоваться у автора, слывущего превосходным стилистом: вот эти люди на экране – они «не очень знакомые» или «не очень постсоветские»? Как-то у вас, Владимир Георгиевич, не очень внятно прописано. Есть и другой вопрос к без пяти минут классику с репутацией изобретательнейшего постмодерниста: а вот это густое обилие терминов «Совок» и «Постсовок» (я еще не все процитировал) – оно чем объясняется? Неужели настолько плотной и продолжительной их концентрацией в отдельном художественном сознании?

Сценарист и прозаик Ольга-Погодина Кузмина очень точно определила якорные точки подобного типа мышления: «Понятно, почему диссидентство цепляется за „совок“ и тащит из могилы чучело Сталина. Больше никаких смыслов не придумано за 30 лет, ничего нового не предложено. Ни одной гуманистической, созидательной идеи. Интеллектуальное превосходство, тоже состоящее в основном в развенчании советского мифа – изъедено молью, как изношенная шуба. „Облезлый барин“ все ещё смотрит вокруг с привычным презрением, все выискивает повод блеснуть „сакральным знанием“. И не замечает, что и родной ему совок, и постсовок, и диссидентство, и „ужасные кгбшники“ —все превратились в нормальных капиталистических спекулянтов, которых давно не волнует ничего кроме денег. Нет, его товар все ещё продаётся, но по большей части на экспорт – где тоже ещё целые университеты и академии все ещё всерьёз исследуют „совок“ и прочие аммониты».

Сами понимаете, народу такие кульбиты не то чтобы не по уму, но как-то не ко времени и не по возможностям. В том смысле, что времени на всё это – ностальгию с реконструкцией for sale – элементарно не хватает. Народ эти три десятка лет учился трудному бизнесу выживания и новому врастанию в старую землю, роптал, ждал, когда государство совпадет с ним если не во внутренних, то внешних представлениях о справедливом мироустройстве. Ну да, народ подчас вздыхает о прошлом, которое видит славным или как минимум значительным, об утраченных социальных благах, достоинстве человека и гражданина, противится ампутации исторической памяти…

Однако «Совка» как идеологии (есть еще уродливый термин «совкодрочество», либерального, естественно, происхождения) в подобном образе мыслей куда меньше, чем в оголтелых интеллигентских конструкциях. Народный психоанализ объясняет этот сюжет просто: «с больной головы на здоровую».

Пелевин: нельзя за флажки [24]