Обертоны

насмехаемся. Догадались мы об этом лишь после того, как несколько раз услышали с треском хлопнувшие

двери зала. Конечно, большинство публики вопреки всему высоко оценило наш «бис». Пацифизм, юмор и

музыка, — что может доставить людям большую радость и успешнее способствовать преодолению нацио-нальных различий?

В другой раз на гастролях в Испании с Камерным оркестром Европы не меня позабавила публика, а я — и

публику, и моих коллег. В антракте музыканты дали мне бумажную карнавальную ма-124

ску в стиле рококо, которую они в тот день отыскали в одном из магазинов игрушек. Им пришло в голову, что я мог бы, таким образом замаскированный, дирижировать последним произведением концерта, забавным «Moz-Art a la Haydn» Альфреда Шнитке. Согласно партитуре, исполнение начинается в полной

темноте, и только в определенный момент напряжение в первый раз достигает высшей точки, разрешаясь

аккордом при полном освещении.

Дав себя уговорить, и никого об этом не предупредив, я вышел на сцену, в полной темноте натянул маску и

стал ждать. Под маской мне было легко скрыть радость, испытанную мною, когда я увидел, что музыканты

от смеха едва могли удержать инструменты. Слушатели, к которым я стоял спиной, поначалу ничего не

заметили, - только когда я повернулся на поклоны, они стали хохотать.

Тогда, в 1988 году, этим происшествием завершилось первое турне Камерного оркестра Европы, во время

которого я сыграл все концерты Моцарта. Совместная работа с музыкантами, в то время еще совсем юными, была для меня одной из самых больших радостей. Позднее я не раз испытывал счастливое чувство единения

с ними.

На предпоследнем концерте в Мадриде присутствовал и Владимир Спиваков, мой сокурсник по Московской

консерватории, — вместе со своим оркестром, носившим гордое имя — «Виртуозы Москвы». Когда-то

судьба сталкивала нас на международных конкурсах и, казалось, многим нравилось подливать масла в огонь

предполагаемого соперни-

125

чества. Ныне все это в прошлом. Приветствия, поздравления, — все, что полагается при таких обстоятельствах... Назавтра маэстро выразил свое одобрение директору оркестра Джун Мегеннис, сказав ей:

«Очень хороший коллектив, но он мог бы играть гораздо лучше». Наверное, Володя имел в виду:

«виртуознее»?

Картинки с выставки

Чему только — помимо самого инструмента — не находится место в скрипичном футляре: смычки, струны, мостики, карандаши, ластики, очки, талисманы, фотографии...

Я и сам с детства привык хранить в футляре изображения, имеющие для меня особое значение. Портреты

Вэн Клайберна и Жака Бреля, идолов моей юности, фотографии любимых, на чью благосклонность я

рассчитывал. Юмористические открытки (одна с изображением «Св. Интонация»), или фотографии моих

дочерей Айлики и Жижи, — согревали мне сердце. Лика как-то прислала мне открытку грустной обезьянки, вопрошающей: «Пап, ты где?». А фотографии весело смеющейся Жижи, которые все еще занимают

почетное место за смычками, постоянно напоминают о том, чего мне на чужбине недостает.

Так сопровождают нас, музыкантов, те, кто нам дорог, а также пейзажи и символы, сросшиеся с нашей

душой.

127

Между тем, Лика уже выросла и собирается стать актрисой. Это, собственно, и послужило поводом мне и

Александре отправиться с нею на театральный фестиваль в Авиньоне. Хотелось как-то передать юным

дамам восхищение, вызванное во мне постановками Théâtre du Soleil, Арианы Мнушкин и самому увидеть

новые спектакли.

Один вечер все же остался незанятым, и мы, потянувшись к родной речи, собрались на спектакль

театральной студии из Архангельска. Вот уже месяц как они разыгрывали свое занимательное и веселое

представление в рамках фестиваля в Авиньоне.

С опозданием мы вошли в темный зал, спектакль уже начался. Зал, рассчитанный примерно на сотню

зрителей, был полупуст. Мы без труда нашли три места около импровизированных подмостков.

Представление в форме частушек озорно повествовало о деревенской жизни страны, с которой нас

связывает не только язык. У актеров был целый набор реквизита, в том числе, самодельные «музыкальные

инструменты».

Большая деревянная доска с надписью Yamaha, регулярно в конце строфы падавшая на пол, громоздилась

рядом с поющей пилой и создавала если не драматические, то, по крайней мере, акустические акценты.

В конце — ко всеобщему изумлению — актеры направились к нам. В их намерения, судя по всему, входило

познакомить зрителей с жизнью деревни на практике. Высокий актер решительно взял меня за руку и

потянул за собою к сцене. Не подозревая, что я его понимаю, он подбодрил меня словами: 128

«Давай, давай, сейчас Ростроповичем будешь». После чего сунул мне в руки две металлические трубы и

показал, как ими пользоваться. Никому не пожелаю еще раз услышать произведенный мною грохот, ритмически поддержавший самодеятельный оркестр.