Читаем Обертоны полностью

Не хочу быть неправильно понятым: в этих строчках нет попытки охарактеризовать народы, их

темпераменты и обычаи. Боже сохрани! Я пытаюсь всего-навсего безнадежно мимолетным взглядом

путешественника, артиста, обреченного на гастроли и вечные переезды из одного отеля «Interconti» в

другой, разглядеть нечто общее, невзирая на все недоразумения, ошибки, неожиданности, неизбежно

подстерегающие каждого. Я почти никого не знаю, у кого бы нашлось время на более чем беглое знакомство

с театрами Кабуки и Но, или кто посетил бы Британский музей. Последнее мне удалось за двадцать лет

неоднократных наездов в Лондон лишь два раза. Впрочем, всегда есть возможность (легко превращающаяся

в потребность или даже одержимость) познакомиться с национальной кухней. Не только для туристов, но и

для музыкантов. Западные люди — тут нет разницы между японцами, американцами, французами или

немцами — сразу же вслед за жалобами на слишком высокие цены и налоги, — охотнее всего ведут беседы

о ресторанах, которые им довелось посетить.

Говорят, путь к сердцу ведет через желудок. Можно сказать и по-другому: любовь к искусству непосредственно связана со вкусовой железой. Брехт говорил, правда, по несколько другому поводу: «Сперва

жратва, а нравственность потом». У того же Брехта в «Разговорах беженцев» дано понять, насколько сильна

потребность в духовной пище у

142

людей, страдающих от лишений и всякого рода нужды.

Отлично это понимая, я думаю, что мы все слишком избалованы, чтобы оценить подлинное искусство. Не

служит ли концерт попросту поводом для последующего приема? Для ужина, которому присутствие

артистов, зачастую голодных, одиноких или склонных к светскому общению, придает особый блеск, привлекая местных любителей и сообщая унылой провинциальной жизни, как и во времена Островского, долгожданное разнообразие, даже какую-то яркость? Впрочем, если бы я утвердился на сей точке зрения, встреча со священником Йозефом Геровичем никогда бы не состоялась и не родился бы возникший при его

поддержке музыкальный «оазис» Локенхауз.

А аплодисменты? Они выражают одобрение присутствующих, однако и их имеется бесчисленное

множество: бурные или вялые, ритмически организованные или, как реакция на смутившее непонятностью

новаторское сочинение, постепенно затухающие.

Артур Шнабель заметил однажды: к сожалению аплодируют всегда, и после плохих выступлений тоже.

Кроме того, вездесущи и «свистуны», один или несколько; они редко дают о себе знать в концертах и стали

традицией в опере. Однажды я столкнулся с ними в Вене.

Оканчивая небольшое, вполне успешное турне с Польским камерным оркестром под руководством Ежи

Максимюка, я исполнял «Времена года». Этот номер в целом тоже прошел хорошо. И все же после

143

завершающего аккорда (в те две-три секунды, необходимые, чтобы он отзвучал, перед аплодисментами) все

услышали одинокий, но выразительный возглас неодобрения. Что это было? Провокация? Дальний

родственник Вивальди?

Выкрики и свистки. Но и артист может собирать знаки неодобрения. В моей коллекции уже набралось

несколько отличных экспонатов. Этой по-своему почетной реакции удостоились произведения многих

выдающихся композиторов современности — Стив Райх, Гия Канчели, Альфред Шнитке, Артур Лурье, Дьёрдь Куртаг. Обратное — быстро затухающие аплодисменты — пережить труднее, да и понять иногда

нелегко. Не возражать же в самом деле против того, что так называемые Lunch— или Coffee-concerts в

Америке посещают, главным образом, дамы-спонсорши; распоряжаясь финансами и риторически любя

искусство, они, тем не менее, не всегда обладают вкусом или — по причине преклонного возраста —

необходимым для восприятия слухом. Я не утверждаю, что им недостает физической силы, необходимой

для аплодисментов. Совершенно непостижимой остается для меня английская театральная публика. После

превосходнейших спектаклей с лучшими в мире актерами сталкиваешься с распространенной ситуацией —

сдержанно-вежливые аплодисменты. Уважение? К кому? К самим себе?

Во Франции, Голландии или Италии все происходит наоборот. Даже среднее исполнение принимают с

необычайным темпераментом. Невольно спрашиваешь себя: имеет ли все это отношение к

144

самому выступлению, или это просто реакция на легко доступное или популярное произведение? Или на

появление перед публикой носителя знаменитого имени? С общеизвестным вообще нужна особая

осторожность. Однажды в Японии мне объяснили, отчего итальянский ансамбль «I Musici» годами имеет

успех. Оркестр этот может каждый сезон ездить по всей стране, и билеты всегда будут распроданы.

«Почему?» — спросил я в удивлении. Оказывается, запись «Времен года» с «I Musici» принадлежит к

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии