трепещущее, с неуверенностью и сомнением нащупывающее свой путь артистическое исполнение, чем
сопровождаемый звуковыми помехами поиск единственно верного и неповторимого звучания? И можно ли
забыть, что «звукоречь», как это называет Николаус Харнонкур, обязана содержать нечто большее, чем
морфин высокого «до» или бесконечного, пленяющего своей красотой vibrato?
Разве смысл не в том, «что» выражать, а не только «как»? Мы должны задуматься над этим вопросом.
Каждый человек может и должен решить для себя, зачем, почему, где и когда музыка и скрипка волнуют
нас. Ни одна книга и никакая мудрость не заменяют личного опыта.
Четырех с половиной лет от роду я взял в руки деревянные палочки, подражая скрипачам — мне хотелось
обратить на себя внимание родителей. Вскоре после этого я получил во владение настоящий инструмент. С
тех пор, как начался мой исполнительский путь, мои пальцы извлекали из скрипки
285
самые разнообразные звуки. Перечисление обстоятельств, при которых мне пришлось играть, говорит само
за себя. Я выступал:
— при температуре — 10 С, в пальто, на похоронах дедушки;
— в школах и университетах, в качестве звукового и наглядного пособия по предмету «Музыка»;
— бесчисленное количество раз для благодарной публики, а также для требовательных членов различных
жюри;
— в больницах, тюрьмах и воинских частях, давая слушателям возможность отвлечься от печальной
повседневности ;
— в банках, спортивных организациях и торговых домах в восемь часов утра, настраивая сотрудников на
будничную работу;
— при открытии и завершении съездов и конференций Коммунистической партии, а также во множестве
дворцов культуры необъятного Советского Союза;
— на народных праздниках, неделях и декадах искусства, организованных советским государством внутри
страны и за ее пределами;
— в более, чем ста пятидесяти городах, городках и городишках гигантского СССР перед теми, для кого
музыка что-то значила или должна была значить;
— в антракте танцевального вечера и в качестве музыкального сопровождения на панихиде по неизвестной
мне женщине;
— анонимно в немногих сохранившихся при Советской власти церквах; 286
— на бесчисленных концертных площадках, которые иногда были спортзалами или стадионами;
— в темноте Зальцбургского фестивального дворца, где во время грозы погасло электричество;
— в штормовом Средиземном море, в салоне теплохода «Мермоз», где нотные пульты сносило после
каждой части на полтора метра в сторону;
— озвучивая немую ленту Чарли Чаплина и современную французскую картину Шарля Ван Дамма «Joueur du violon»*;
— в «Весенней симфонии» Ульриха Шамони, исполняя роль Никколо Паганини;
— исполняя музыку Астора Пиаццоллы и Леонида Десятникова для танцующих танго Аллы Сигаловой и ее
партнеров;
— отвлекая публику звуками инструмента от урагана «Даниэл», свирепствовавшего недавно на далеком
острове Маврикий;
— по возвращении в Россию, в помещении Шереметьевского аэропорта — для таможенников, которые
никогда не слышали, как звучит настоящий Страдивари;
— в нью-йоркской дискотеке «Туннель», дуэтом с поп-звездой Лори Андерсон;
— в Hollywood-Bowl, до неузнаваемости преображенной усилителями, для многих тысяч любителей
музыки;
— во множестве красных уголков, домах отдыха и санаториях Советского Союза для (в лучшем случае) дюжины скучающих слушателей;
* Скрипач
287
— для тысяч энтузиастов и, порой, для одной-единственной души.
Не так давно я упустил возможность попасть в Книгу рекордов Гиннеса. Никому еще не приходилось давать
концерты на Северном полюсе. К сожалению (хотя и не случайно), я оставил скрипку дома. Целью все же
было само путешествие в никуда. Упоминаю об этом лишь для того, чтобы подкрепить собственную точку
зрения: музыка может быть нужна, даже необходима; но музыкой можно злоупотреблять, а можно и
отказаться от нее. Передать людям ее силу, ее ценность - такова наша задача, задача исполнителей; дойдет
ли она до слушателей — это зависит от каждого в отдельности. Что люди готовы сделать для того, чтобы
диалог состоялся? В конце концов, звучание как таковое — это только призыв к началу «разговора».
Понятно, что самый тон диалога мы найдем только в том случае, если исполнителей и слушателей в равной
степени будет одушевлять нечто большее, нежели ожидание пресловутого «belcanto».
Сделано вручную
Что, кроме одаренности, важно в искусстве? Множество вещей. Здесь речь пойдет лишь об одной частности
— работе рук, то, что зачастую забывают или мистифицируют.
На первый взгляд этот аспект значения не имеет; однако для творческих профессий он играет решающую
роль. Именно незаметные действия могут приобретать необычайное значение. Публика этого часто не
замечает. Она ведь не видит, как исчезает монета или карта в руках фокусника, не догадывается, что у
ящика двойное дно, не замечает еле заметного движения пальцев, подменяющих сигарету. Мастера отличает