Обещанье не пустяк

– С полной уверенностью могу сказать только, что из волшебного народа кто-то. Но…

– Гоблин? – снова перебил Стас. И побледнел еще сильнее, хотя дальше, казалось, было некуда. Взглянул на Настю испуганно.

– Тролль еще скажи! – фыркнул Матвей. – Что уж так сразу-то – самых страшненьких вспоминать! Ты бы тут не сидел тогда такой лапочка…

– Но ведь чудовище – она говорила!

– И что? Так, давай-ка ты помолчишь, не будешь встревать, и я скажу наконец все, что думаю по этому поводу!

– Извини…

Стас притих, и Матвей продолжил:

– Во-первых, твой неведомый отец, возможно, и вовсе ни при чем! В родню вполне мог затесаться кто-то из стихиалей и раньше, и необязательно даже, что именно по отцовской линии. А во-вторых – бабушка и ее высказывания… – Он тяжело вздохнул. – Готов поспорить, она была убежденной атеисткой и материалисткой – в ее времена детей иначе не воспитывали. И мало кто из этого поколения способен был впоследствии принять какой-то другой взгляд на вещи. Так?

Стас кивнул.

– Ну вот. И по этой-то причине она попросту категорически не могла принять ничего, что выходило за рамки так называемой «реальности». Какая магия, какие феи? – их не бывает и быть не может! Сказки это. Глупые. И даже – для доверчивого неокрепшего ума – вредные!..

Встречал я таких людей, знаю, о чем говорю, поверь. И если это все-таки был твой отец… который имел неосторожность выдать себя, чары какие-то при ней сотворил, к примеру… Она могла только перепугаться до смерти, не понимая, что видит – фокус, иллюзию, галлюцинацию? Или же перед нею и впрямь мутант – жуткое ходячее отклонение от нормы, способное на невероятное?!

А если он еще и ляпнул после этого, в надежде успокоить, кто он такой… Наверняка испугалась еще сильнее, да и запретила дочке встречаться с ним. А потом снова перетрусила – когда те же «аномальные» способности обнаружились вдруг и у тебя… Ты пойми – в ее глазах любое отклонение от нормы, то есть от того, что она считала нормой, могло быть только проявлением болезни, уродством, поскольку принять его магическую основу означало для нее тронуться умом. Чего она, собственно, и боялась больше всего. За себя боялась, не за тебя. Про то, что ей обыкновенной чуткости, любви к внуку, да и попросту того самого ума не хватало, – и говорить незачем. Это очевидно.

Так что, милый мой, плюнь! Забудь. Не было никакого чудовища. И в волшебной крови, кто бы тебя ею ни одарил, нету ровным счетом ничего страшного. Наоборот, она дает тебе чудесные, уникальные способности, которых ты пока что не знаешь. Но которые могут и саму твою жизнь превратить в чудо. Да к тому же, – Матвей метнул лукавый взгляд в сторону Насти, – по наследству перейдут еще и к детям твоим. Ох, какие будут детки – не хуже, чем у твоей матушки…

Стаса вдруг передернуло.

– Но моя мама умерла!

– Родами? – быстро спросил Матвей.

– Нет, мне было уже полгода.

– Ну, и при чем тут ты? Родила-то она тебя благополучно?

– Да, насколько мне известно. Но потом все-таки умерла. От чего?

– Ну знаешь, я тебе не Господь Бог, чтобы вот прямо сейчас на этот вопрос ответить! В историю болезни заглянуть не мешало бы… Могла и от тоски, если была чувствительная натура. По тому, кого любила и потеряла.

Матвей окинул его с ног до головы цепким оценивающим взглядом.

– Ну, ты придешь в себя наконец? Или валерьянки плеснуть? Все хорошо с тобой, все просто замечательно… хватит уже страдать!

Стас поморщился.

– Мне надо привыкнуть к этой мысли.

– К какой?

– Что я все же не совсем человек…

– Что тебе действительно надо, – авторитетно сказал Матвей, – так это плюнуть на свою клятву. И тогда все встанет на места – сердце успокоится, давление нормализуется… Поясняю – в тебе сейчас всего лишь магическая кровь бунтует. Свободы требует!

– И я так думаю! – не сдержавшись, радостно подхватила Настя. – А спровоцировала ее на этот бунт встреча с феями?

– Ну да, – кивнул Матвей. – Потому что есть у нее такое свойство – откликаться на близость родственной крови, чуять ее, как тот рыбак – рыбака. И над чутьем этим не властна никакая психологическая блокада, во всяком случае, когда оно пробуждается наконец…

– Между прочим, – окончательно воодушевилась Настя, – Стас еще умеет с собаками разговаривать. Даже без слов! И они его слушаются!

– Вот видишь, – заулыбался ему Матвей. – Тоже, поди, частица твоего дара! Самая активная, видимо, если даже сквозь блок умудряется пробиться. И что в ней плохого, спрашивается?

– В ней-то – ничего, – угрюмо ответил Стас. – В работе пригодится. Но в остальном…

Настя взглянула на него, и воодушевление ее тут же улетучилось – опять каменное лицо!

– Дары бывают разные, – продолжил он. – Отцы – тоже. Ну, допустим, мой – не чудовище… но ведь и не ангел же, в самом деле? А вдруг недобрый… этот, как ты говоришь – стихиаль?

– Мог быть и недобрым, конечно, – согласился Матвей. – Но только не как стихиаль – ведь мать-стихия, рождающая их, не зла и не добра по сути своей, – а как конкретная личность, с индивидуальным характером, сложившимся в результате тяжелого жизненного опыта, к примеру…