Обещание

Узнаёт Амор только в последний момент, когда она уже подошла. Другая стрижка, намного короче, чем в тот раз, и по бокам намек на раннюю седину, но не в этом подлинная перемена. Он запомнил ее красивой, поражен был тогда, но та свежесть теперь во многом утрачена. Не так молода уже. Как и все мы. Медленный поворот рукоятки, приглушающей свет. Ей тридцать один год. Не совсем заурядный вид еще, но близко к этому. Одно из лиц в аэропорту.

Здорово, сестренка. / Привет, Антон. А дальше та крохотная тишина, в которой смотрят друг на друга через новую, непривычную пустоту крайние по возрасту дети одних и тех же родителей. Астрид всегда склеивала худо-бедно. А теперь нам на каком языке разговаривать? Она не делает движения, чтобы соприкоснуться, он тоже не делает. Согласились на это чуть ли не заранее. Вполне, впрочем, приветливы, прохладная сдержанность этому не мешает.

Она только с маленьким рюкзачком, ручная кладь. Налегке. До того налегке, что еще немного, и не попала бы утром на самолет. Сюзан привезла ее в аэропорт Дурбана, и она простояла там на одном месте много минут, вдруг не уверенная, что следующий шаг на самом деле возможен. Но, получается, возможен, потому что вот она тут, Амор, сидит рядом с Антоном в «мерседесе» по пути на ферму.

Он полночи ворочался с боку на бок, тревожась именно об этом промежутке, ехать долго, и чем-то надо занять время. В машине свободы мало, либо разговаривай, либо молчи, третьего не дано. Он загодя наметил себе линию легкого трепа, шутливого и самоуничижительного, такую чепуху в баре хорошо нести, она все там упрощает, часто раньше пользовался, и срабатывало. Но с ней-то, конечно, он не пять минут назад познакомился, и оба они трезвы, и, как бы то ни было, чувства юмора она, насколько ему известно, лишена подчистую, и поэтому довольно скоро он прекращает спектакль и переходит к делам.

Вот что нам бы с тобой решить, сестренка. Наша семейная адвокатесса пыталась с тобой связаться, отчаялась, по-моему, в конце концов, какая-то проблема с ежемесячными выплатами из доходов от оставшегося после Па, у них, кажется, реквизитов банковских нет, куда тебе перечислять. Пока кладут на холдинговый счет, но, хоссподи, ты теряешь деньги, ты на одни проценты могла бы держаться на плаву, какой смысл прятаться?

Я знаю, отзывается она. Я получала эти сообщения.

Адвокатесса говорит, ты не отвечала.

Это так. Увы. Сожалею.

Что ж, может, оно и к лучшему. Мне еще кое о чем нужно тебя спросить, давай уж спрошу заодно.

О чем?

Мне, может быть, понадобится продать часть земли. Маленький клочок от фермы, если ты согласишься. Мне большие счета приходится оплачивать, налоги все время растут, местные, общегосударственные, на содержание жуть сколько уходит… Впрочем, это не так важно прямо сейчас, можно отложить на потом.

Вовремя остановился, не надо было начинать, слишком рано для этой маленькой просьбы. Меняя тему, переходит на состояние страны в целом, в ней царит диковинная смесь оптимизма и недобрых предчувствий. Он и сам, думается, в подобном состоянии. Такое, во всяком случае, у него чувство, в этот момент особенно. Разболтался отчасти потому, что нервничает, но еще и потому, что удивительно, до чего приятно ее видеть и до чего легко с ней разговаривать. Все дело в том, как она слушает. Никогда раньше не замечал. Хочется поэтому что-то ей предложить, доверительно признаться в чем-то необыкновенном, выделяющем тебя из общей массы. Но все меньше такого и сейчас, и все эти годы, того, что поднимает тебя над банальностью, в которой ты заслуженно барахтаешься. Только одно, по сути, и осталось, единственное устремление, способное его оправдать и спасти.

Я тут над романом работаю, говорит он ей.

Да что ты!

Ну, пока это всего несколько страниц, остальное по большей части так, грубые наброски. Но если я хоть что-нибудь знаю наверняка, это что я доведу его до конца. Можешь назвать меня неудачником во всем остальном, возражать не буду. Но книгу хотя бы после себя оставлю. Даже если она дрянная окажется. Слышит себя и жарко краснеет.

Она смотрит на него с любопытством, наклонив голову набок. Я не считаю тебя неудачником.

Ну, ты всегда добрая была, говорит он. Тон сардонический, но он понимает, что так оно и есть. Доброта – ее фишка. Ее, как бишь это, атрибут.

Как называется роман?

Названия нет пока. Оно, скорее всего, появится в последнюю очередь. Его смущение теперь прошло, и он ловит себя на том, что говорит с ней о романе откровенно, так, как не говорил, к примеру, с женой. Рассказывает, как начал два года назад, поздно вечером, в какой-то горячке. Как усердно с тех пор трудится, каждый день почти, иной раз по многу часов. Признаётся, что, даже когда не работает, а просто сидит и думает о романе, он для него убежище сейчас.

От чего убежище?

От жизни, говорит он и смеется прежним своим смехом, с содроганиями, чуть ли не до слез.