Обещание

Там-то его и обнаруживает Дезире, вернувшись со своей йоги в Центре души и тела. Даже длительный сеанс пранаямы не избавил ее сегодня от неуемного беспокойства, она в каком-то лошадином состоянии, притоптывает, фыркает и трясет гривой. Отчасти, вероятно, предменструальные дела, но вдобавок на нее действует вся эта негативная и деструктивная энергия, исходящая от семейной кармы мужа. Чем они все так отличились в прошлых жизнях, что от них столько нехорошего в нынешней?

Она здесь?

Антон выведен из глубокого забытья. Да. Она здесь.

И…

О, говорит он. Да, все хорошо.

Ладно, надеюсь, она не думает, что я стану готовить для нее особо, раз она не ест мяса. Этого не будет. Дезире не первый раз заговаривает на эту тему, вопрос постоянно ее занимает с тех пор, как она узнала о предстоящем приезде Амор. Золовка не присутствовала на ее свадьбе три года назад и не выразила никакого сожаления по этому поводу. Кроме того, от многих приходилось слышать, что она якобы очень красива, чувствительная тема для Дезире в последние годы. О-о, это она?

Где?

Его жена подошла к окну, на котором жалюзи вечно опущены, и выглядывает в щель между пластинками. Там, внизу, беседует со служанкой у веревки с бельем.

Гм-м, крайне подозрительно. Две женщины обнимаются, несанкционированная межрасовая нежность, а тем временем нижнее белье колышется и танцует под неощутимым дуновением ветра. Ага, это точно она.

Не такая уж красавица.

Ну, приувяла малость, есть такое.

Да? Гм-м-м. Дезире стала к ней чуть более благосклонна. А делают-то они там что вдвоем?

Революцию замышляют, говорит он. Они там и правда как-то по-конспираторски переплелись. Даже отпустив друг друга, не отпускают все равно. Разговаривают очень доверительно, держатся за руки, головы почти соприкасаются. Она всегда водила дружбу с низшими слоями, сестренка моя. Нет, не совсем то. В смысле, не политика у нее в голове. Ее к жертвам тянет, к самым слабым, чем слабей, тем лучше, чувствует, что должна им возместить все исторические несправедливости, и между этими двумя какой-то нечестивый союз. Бог его знает, что там у них.

Ладно, говорит Дезире, слегка заскучав, если она не ждет особых блюд…

Саломея пришла в своем церковном, и ей самой, она вспомнила, пора переодеться для вигилии. Ни разу не была на траурных службах у католиков, что туда надо надевать?

В священнике, когда он появляется сегодня во всем своем многослойном облачении, есть что-то от павлина. Гляньте-ка, вон он выходит из своего симпатичного дома позади церкви, неужели не чувствует себя глупо в этом наряде? Его желтый «фиат» припаркован на дорожке. Он готов уже сесть в машину, но замечает бездомного, сидящего на бордюре с той стороны.

Ты не должен мочиться в кустах вокруг церкви, говорит священник. Очень прошу.

Больше не буду, обещает Боб.

И нигде около церкви не делай свои дела. Но, проявляя сочувствие к невзгодам неимущих, добавляет: делай там, подальше где-нибудь.

Он опаздывает уже на траурную службу в церквушке при похоронном бюро, ехать, правда, недалеко. Невеселое помещение, тесное, с низким потолком, он хорошо его знает, и, судя по количеству стоящих там машин, оно все заполнится людьми. Хорошо, что для таких, как он, отведено специальное парковочное место, ему не надо поэтому идти издалека, и он, блистая убранством, подходит к церковным дверям даже без опоздания, ну, почти без.

Когда ты в священнических одеждах, лучше ощущается весомость сана, сама их тяжесть на тебя действует. Безусловно, он оставил позади малейший намек на того полуночного себя, моргающего, завернутого в халат, из-под которого торчат безволосые щиколотки, и все же предпочел бы не встречаться с мужем, с Джейком, но он один из носильщиков гроба, и поздороваться с ним, разумеется, надо, впрочем, у обоих получается обойтись полуулыбкой-полугримасой.

Это снаружи, на ступеньках, в тревожных сумерках. Гроб в боковом помещении, и носильщики дожидались под открытым небом. Теперь они идут внутрь, чтобы поднять гроб и поднести к дверям, где священник встречает его, окропляя святой водой.

Тут не обошлось без еще одной небольшой неловкости. Дин, первый муж Астрид, вынужден стать носильщиком против своей воли. В последний момент ему приходится заменить Вессела Лоубшера, который заблудился и не пришел к назначенному времени. Раскрасневшийся и негодующий, круглый маленький Дин де Вет, он еще круглее прежнего сейчас, занимает место у правого переднего угла напротив второго мужа, узурпатора, которому он ни за что и никогда даже единого слова не скажет и в лицо не взглянет.

Тем не менее по доброте своей натуры он согласился нести гроб. Ради близнецов в первую очередь. Не может простить Астрид страданий, которые она ему причинила, тяжелее всего было то, что она забрала детей. Смешная, однако же, штука жизнь. Нил и Джессика после похорон поедут в Баллито жить, сколько им до взрослости осталось, с ним и Шармен. Этакая перекореженная справедливость посреди всех незаслуженных бед.